"Ричард Райт. Черный (Библиотека литературы США)" - читать интересную книгу автора

вообще не знали. Случалось, ели рыбу, и то лишь такую, у которой много
костей. Пекарный порошок в тесто никогда не клали, считалось, что в нем
содержатся вещества, вредные для организма. На завтрак я ел маисовую кашу
с подливкой из свиного сала и муки, и меня потом полдня одолевала отрыжка.
Мы то и дело пили соду от расстройства желудка. В четыре часа дня мне
давали тарелку капусты на свином сале. Иногда по воскресеньям мы покупали
на десять центов говядины, но она обычно оказывалась несъедобной. Любимое
блюдо бабушки было жаркое из арахиса, которое она готовила как мясо, но
ведь арахис и есть арахис.
Положение мое в доме было не из простых: ребенок, лишний рот, который
приходится кормить, родной внук, который не жаждет вечного спасения и душе
которого грозит гибель. Бабушка прозрачно намекала, цитируя Священное
писание, что один грешник в доме может навлечь гнев господен на всех
домочадцев и проклятие падет равно на виноватых и невинных, и упорно
объясняла затянувшуюся болезнь матери моим неверием. Очень скоро я
научился пропускать ее библейские угрозы мимо ушей, всякая мистика,
проповеди и нравоучения отскакивали от меня как от стенки горох.
Но вот в борьбе за мою душу бабушка обрела подкрепление: окончив
церковную адвентистскую школу в Хантсвилле, штат Алабама, домой вернулась
ее младшая дочь, тетя Эдди, которая стала твердить, что, уж коль меня
здесь из милости кормят, я должен хотя бы слушаться. Она предложила отдать
меня осенью не в обычную городскую школу, а в церковную. Если бы я
отказался, я проявил бы не только вопиющее безбожие, но и чудовищную
неблагодарность. Я спорил и протестовал, но мать поддержала бабушку и тетю
Эдди, и мне пришлось подчиниться.
Начались занятия в церковной школе, и я скрепя сердце стал туда ходить.
В небольшой комнатенке сидело двадцать учеников от пяти до пятнадцати лет
- здесь занимались все классы от первого до последнего. Тетя Эдди была
единственная учительница, и с первого же дня между нами разгорелась
жестокая, беспощадная война. Она только начинала преподавать и очень
нервничала, волновалась, а тут еще в классе сидит племянник - мальчишка,
который не признает ее бога и не желает ходить в ее церковь. Она
преисполнилась решимости доказать своим ученикам, что я грешник, которого
она сурово осуждает и который не заслуживает никакого снисхождения.
Ребята в школе были смирные, послушные, здесь совершенно не
чувствовалось духа соперничества, который царит в обычных школах и который
испытывает тебя на прочность и закаляет, давая представление о мире, где
тебе суждено жить. Здешние мальчишки и девчонки были покорные, как овцы, я
не слыхал от них ни единого живого слова, они не бегали, не смеялись, не
ссорились, не радовались, не горевали. Я судил о них с объективностью,
которой им было не понять. Они были порождением своей среды и никакой
другой жизни не могли себе представить, а я пришел из иного мира, мира
пивных, уличных шаек, вокзалов, депо, пристаней, сиротских приютов; меня
носило из города в город, из дома в дом, сталкивало со взрослыми куда
чаще, чем надо бы. Моя привычка чертыхаться ошарашила чуть ли не весь
класс, а тетя Эдди и вовсе растерялась, так что мне потом пришлось
сдерживать себя.
Первая неделя в школе подходила к концу, и тут наша с тетей Эдди вражда
вспыхнула открыто. Однажды на уроке она вдруг встала из-за стола и подошла
ко мне.