"Шломо Вульф. Убежище" - читать интересную книгу автора

меня при этом с каким-то мистическим страхом, как если бы вдруг заговорил на
том же иврите ее любимый пес, естественно, Бетховен или не менее упитанный
кот по кличке, естественно, Эйнштейн. К интеллектуалам я попала доживать
свой бесконечный трудовой век, черт нас всех побери...
На десятом году вся эта благодать стала совершенно привычным адом в раю
вместо ада в аду, куда переселилась моя родина. А вот как все это началось,
я совершенно случайно вспомнила вчера, когда выгуливала этого своеобразного
интеллектуала и хозяйского любимца Бетховена. Поскольку я и вообразить не
могла, скажем, пса Глинку или Пушкина в моей прошлой жизни, то осторожно
спросила мою миллионершу, почему, мол, Бетховен, а не Бобик? "Как? -
брезгливо скривилась она. -- Вы, русские, не знаете даже, кто такой
Бетховен? Вы и Моцарта не знаете?" Доказывать таким штучкам что-либо -- себе
дороже, пока не я ей, а она мне платит, а потому я двусмысленно заметила
только, что Бобик все-таки лучше...
Итак, занавес открывается.
На сцене -- сквер, где эмигранты, то бишь репатрианты общаются только с
себе подобными, а их собаки -- с кем попало из четвероногих. Три четверти
часа отведено в моем расписанном по минутам рабочем дне на прогулку
хозяйского любимца. Вот он себе какает и носится со всякими патрициями и
плебеями, пока я за ним слежу со скамейки под теплым декабрьским солнцем
Святой земли.
А напротив бушует политический диспут. Мои безработные сверстники
одинаково многозначительно поднимают брови, иронически улыбаясь. Они всерьез
решают что, по их мнению, следует делать премьер-министру Израиля и
президенту России, а также насколько подходит их "русской" партии один
пожилой парень. Мне они всегда действуют на нервы, особенно очередной
горлан, ухитряющийся даже и в этом "споре", где все говорят непрерывно и
никого не слыша, быть каким-то авторитетом.
На этот раз всех переорал некий облезлый высокий тип при галстуке. Я
было внутренне обложила его про себя за особо громкий и вроде бы знакомый
голос, но тут "председатель митинга" вдруг почесал левое ухо правой рукой, а
потом правое -- левой. Такой жест в моей жизни встречался только у одного
человека.
И как-то сразу вдруг исчез Израиль под своим вездесущим солнцем, сгинул
куда-то горластый бездельник-болтун с повадками джентльмена среди себе
подобных, а за ними и саркастическая молодящаяся особа на скамейке, следящая
за чужим псом с идиотским именем.
А за поворотом сцены - балтийский сосновый лес и желтые ровные волны
Финского залива.

1
Мы с этим джентльменом звались тогда Татьяной и Феликсом и учились на
последнем курсе ленинградской корабелки.
В этом акте мы как раз готовились к экзаменам последней сессии, если
вообще можно заниматься зубрежкой в таких сценических костюмах, как
купальники, тем более на общей подстилке с его рукой на моей еще совсем
по-питерски белой спине. Что я видела, глядя в книгу, знает любая бывшая
влюбленная девушка моего возраста. Во всяком случае, и не книгу, и не фигу.
И вот тут перед нами остановилась статная пожилая цыганка. Их много
бродило и бродит по всей России. Да и по Парижу, Риму и Лондону, где я