"Шломо Вульф. Водолазия" - читать интересную книгу автора

внедренный и типичный, как тут - бац! Брюлловский зал... "Последний день
Помпеи". И другие картины с голыми красавицами в натуральную величину. В
цвете... Я от стыда сгораю, ты сопишь рядом, а девочки хоть бы что.
Ленинградки! Их сюда с первого класса чуть не ежемесячно водили. Таня нам
объясняет выбор ракурса, таинства света и тени. А я вообще подобное впервые
в жизни вижу. Я тебе скажу по сек-рету, я даже на раздетую Галю днем ни разу
не смотрел. Стеснялся. А она - тем более. Ночью все, как положено. А днем,
при свете, она передо мной ни разу не обнажалась. Потому я и испытал такой
ужас, когда ее на чердаке отвязывал. Но тоже, кстати, в полумраке. А тут -
среди бела дня, на итальянском солнце, дворец какой-то, масса мужчин, море
синее, не как в Стрельне, а такое, какого я тогда нигде еще не видел, и на
переднем плане в полный рост стоит голая красотка. Она, видите ли,
демонстративно разделась перед всеми, чем и вошла сначала в античную
историю, а потом и в мировую живопись. Подвиг совершила. И прочие картины -
с мельчайшими подробностями того, что у любой нормальной женщины скрыто под
купальником. Да еще Тамара вдруг говорит: "Правда, Дим, вот эта на Таню
похожа?" "Ничуть не похожа, - у меня даже дыхание перехватило. - Эта
брюнетка, а Таня блондинка." "Она имеет в виду, что тело похоже, - небрежно
замечает Таня. - Бюст у меня ничуть не хуже. И кожа белее, чем у итальянки.
Я уверена, что на ее месте смотрелась бы лучше." "Конечно, лучше, -
намеренно мучает нас Тамара. - Вот как-нибудь сделаем фотографию в той же
позе, сами убедитесь. Особенно, если в цвете. Этот художник, если бы Танечку
встретил, итальяночку свою выгнал к чертям свинячим." "Дима в принципе
против, - прис-мотрелась Таня к моему полуобморочному состоянию. - Если ему
комсомолец имя... и так далее. То есть он уверен, что в нашей стране, по
определению, секса и эротики нет. Товарищ Таня и товарищ Дима. Спина к
спине." "Просто я против любой похабщины... Человек не должен быть скотом."
"А где ты тут видишь что-то неприличное? - удивилась Таня. - Это искусство.
Красота. На распустившиеся цветы любуешься? Так вот мы в распустившемся виде
ничуть не хуже. Об этом и речь в музее. В этот зал все ходят чаще, чем в
другие. На красоту посмотреть. А вы оба насупились, словно увидели рисунки в
общественном туалете. Одно слово - деревня! Вас еще учить и учить." "Вот и
разденься, как вон та, - попытался я ее смутить. - А потом унижай нас с
Семой." "Не, - решительно мотнула Таня белой гривой. - Посадят. Да и холодно
тут. И зрители не сбегутся, как эти воины, а разбегутся от смущения. Не то
тут общество, чтобы себя показывать. Вот если бы меня какой Карлик Брюллов
заметил, ох я бы ему и попозировала!"
- Я тоже тогда от этого диалога обалдел. У нас девочки ни за что бы на
эту тему не распространялись.
- Тем более, у нас в Эмске. Да и на целине. Матерились наши комсомолки,
водку пили с нами на равных, но чтобы вот так...
Короче, я шел дальше по залам, как во сне. Мне уже в каждой обнаженной
Таня мерещилась. А она только посмеивается рядом и просвящает. Потом,
правда, накал спал, пошли передвижники и прочая нормальная живопись, не
говоря о со-ветской. Тут я им пояснял - какие изображены полевые работы.
"Это вообще не женщины, - отринула Таня искусство победившего соцреализма. -
Монстры какие-то. Не зря после них Дима нормальных девушек пугается. У него
вывернутое эро-тическое сознание. Такую раздень и сунь в брюлловский зал -
все картины от стыда на пол рухнут. Вот где похабщина!" Помнишь этот
разговор?