"Шломо Вульф. Эпикруг" - читать интересную книгу автора

всего о вас - своих гражданах еврейской национальности, о сохранении вашей
жизни и жизни ваших потомков на благо НАШЕЙ ОБЩЕЙ страны. Любой еврей,
расставшийся с Союзом и переехавший в Израиль для нас - сионист, враг нашего
народа, и прежде всего его еврейской части. Уничтожив искусственное
сионистское образование на Ближнем Востоке, мы спасаем прежде всего вас,
наших сограждан. Именно поэтому с нами, а не с ними умнейшие и известнейшие
из евреев. Как, впрочем, самые способные из западных евреев в своих странах,
которые и не думают эмигрировать, а сионистов поддерживают только потому,
что они против нас. Чем позже арабам удастся уничтожить Израиль, тем больше
евреев сионизм соберет для последующего полного уничтожения. Его идеал -
победить всех евреев на Земле..."
И вот сионизм в очередной раз спасает нас, подумал Илья, подняв глаза
от унылой толпы к небу, окаймленному зданиями "голландского" посольства.
В самом центре этого черного прямоугольника, как безмолвный грозный
ответ логическим построениям полковника-"юдофила", колебался на слабом ветру
большой белоголубой флаг с древней звездой. У основания его мачты робко
откликались на свои такие неблагозвучные всю жизнь еврейские имена беженцы
из Сумгаита, Ферганы, Тирасполя. Тут пытались сохранить спокойствие
пережившие "нелепейший" страх предполагаемого майского 1990 года погрома
респектабельные москвичи и ленинградцы. Впервые почувствовали себя евреями и
откликались на свои ничего для стерильно-русского населения не значившие
имена жители Севера и Дальнего Востока. Они вдруг получили совершенно
невероятную возможность оставить стремительно погружаемые в голод и
беспредел города и поселки, по сравнению с которыми не то что какая-нибудь
Калуга, а и Иркутск был Материком или Западом. Им и во сне не привиделся бы
переезд в пределах Родины на постоянное место жительства в крупный город у
теплого моря, получше, говорят, Севастополя или даже Одессы. Им не светил до
сих пор иближайший, такой же холодный и неуютный краевой центр.
Грязную снежную жижу московского двора месили стоптанные промокшие
ботинки и сапожки обреченных на медленную смерть стариков и старушек, всех
этих никому, кроме пионеров-следопытов, не нужных ветеранов, единственным
богатством которых оказались ордена, а единственным счастливым временем в
жизни, как ни парадоксально, период самой кровавой и беспощадной войны.
"Ты не на той стороне воевал, папаша. Стоп, да ты же еврей? Тогда как
раз на той стороне воевал, если вообще не в Ташкенте. А вот за что мой отец
положил свою геройскую голову под голодом Клином? Чтобы его верной вдове
каждая срань в собесе бумаги в лицо швыряла? Прости, старик, лично против
тебя я ничего не имею, но, как говаривал ваш общий с моим отцом кумир, мы
пойдем другим путем. И на этом пути нам евреи не нужны. Так что вот тебе
Бог, а вот порог, чемодан-вокзал... Дальше сам знаешь куда. И поторопись!
Потому что если мы поторопим, то я тебе не завидую. Не все способны говорить
с евреем, как я с тобой. Иди пока с Богом и не возникай по поводу нашей
формы и наших приветствий. Не твое это жидово дело. Мы из биографии вашего
поколения свои выводы сделали..."
Сейчас эти старики откликались на свои такие непривычные для Ильи
имена. "Лифшиц Хая и Абрахам!" "Мы здесь." "Грицкис Мордехай! Есть
Мордехай?" "Есть, но он парализованный. Яс ним, его внучка, Грицкис
Светлана..."
Они здесь. И их невообразимо, до неприличия много, больных немощных
бывших делателей. Неужели кто-то всерьез собирается их прокормить, где-то