"Павел Владимирович Яковенко. Харами" - читать интересную книгу автора

О, неплохо! Тушенка, две банки каши, сахар. Жаль, что хлеба не дали. С
детства приучен: без хлеба - это не еда. У нас даже макароны с хлебом ели.
Кому-то смешно, а у меня уже как рефлекс.
Короче говоря, не поход, а веселая прогулка. Приятная, живописная
местность, вкусная, здоровая пища, ласковое солнце - что еще нужно человеку,
замученному нарядами и строевыми смотрами? О, вот что! Не хватает музыки. Не
хватает автомагнитолы с зажигательными ритмами зарубежной эстрады. И тогда
можно ехать бесконечно долго. И понимать, что процесс гораздо приятнее
результата.
Мысли текущим моментом, наслаждайся им! Ибо кто знает, что ждет тебя
впереди, хотя бы вот за тем поворотом. Как могу я загадывать на будущее,
когда и ближайшая минута не подвластна мне. Есть какая-то магия в
неопределенности судьбы. Она позволяет не думать, не размышлять мучительно о
выборе вариантов. Когда от тебя ничего не зависит, то чувствуешь себя
прекрасно.
Пока я в состоянии легкой полудремы предавался изящным рассуждениям о
пользе безответственности, погода переменилась. Солнце исчезло за тучи,
поднялся свежий ветерок, а местами моим глазам представились клочки тумана.
Но это было не опасно. Неприятность обнаружилась в том, что мой славный
Пятницкий упустил ведущую машину. Не было борта, за который могли зацепиться
глаза. Куда ехать-то? Как ни странно, никого не было и позади.
Машина стояла на вершине какого-то перевала, под нами виднелись крыши,
стены, куски заборов. Цельной картины не было: отдельные части поселка
казались кусками разбросанной мозаики на мягком туманном фоне. И тишина. Ни
рева моторов, ни шума голосов, ни лая собак.
Я выбрался из кабины под свист ветра.
- Ну что, Пятницкий, ты не чувствуешь, что мы последние люди на
земле?! - я мрачно захохотал.
Вид мой, наверное, был как у сумасшедшего, но водила не понял моей
байроновской иронии. Он прагматично хотел знать - куда ехать дальше? Его
прагматизм обломал мой романтический восторг, вызванный отупением долгой
дороги, и опустил на серую почву. Я разглядывал следы шин в пыли. Они все
вели в разные стороны, будто не в далеких горах мы потеряли направление, а
заблудились на оживленных улицах Нью-Йорка.
Личный состав, покинув пыльный кузов, разминал затекшие ноги, справлял
большие и малые нужды, а я мучительно решал вопрос: "Стоять или не стоять?
Ехать или не ехать?". Проходили минуты, но никто не появлялся. И никто не
сотрясал воздух.
"Куда же все провалились?" - на этот раз я по-настоящему встревожился.
Ну не попали же мы во временную дыру! Не могли же мы быть последними в
колонне!
Но дунул особенно сильный и резкий порыв ветра, и в рассеявшемся облаке
тумана, далеко внизу, я заметил, наконец, мелькнувшее пятно защитного цвета.
Этого было достаточно - оказалось, что другой дороги здесь все равно не
было. Приятная во всех отношениях безальтернативность повела нас вниз, под
гору, вслед за быстроходными товарищами.
Однако не успел я успокоиться от пережитой коллизии, как бледный вид
моего водителя снова погнал в мою, еще и не успокоившуюся кровь, адреналин.
Боковым зрением я с тревогой отметил, что Пятницкий облизнул пересохшие
губы, а маленькие капельки пота, выступившие на лбу, не оставили мне