"Павел Владимирович Яковенко. Первомайский" - читать интересную книгу автора

отказывался понимать, что такое банник. Пришлось рисовать на земле схему.
Тогда он сказал, что приходил солдат от Донецкова, и они отдали банник ему.
У Вити опустились руки. И вспомнилась ему старая институтская шутка: "Сел
Славик на берегу реки - и все концы - в воду! Вопрос: сколько у Славика
концов?" Где искать эти концы - с тоской думал несчастный лейтенант. Только
для того, чтобы не торчать на месте, (а совсем не от избытка интуиции), Витя
нашел машину четвертого расчета и заглянул в кузов. Сначала он не поверил
собственным глазам: банник лежал на полу, собственной персоной, его даже не
удосужились спрятать.
"Это сделал Карабут. Не сам он, конечно, до этого додумался; наверное,
Рустам приказал. А измученный ночными работами сержант просто закинул банник
в кузов и на этом успокоился. И врать-то, гад, оказывается, научился",
радостно и злобно думал Поддубный, распираемый нежданной удачей.
Вытянув банник, он дошел до четвертого орудия и треснул этим предметом
Карабута по спине, (не по голове - пожалел).
- Кто научил тебя врать?! - заорал лейтенант страшным голосом и ударил
сержанта по ногам.
Сержант закрутился, но, увидев Витино лицо, посчитал излишним строго
хранить военную тайну:
- Мне командир батареи приказал.
Ничуть не обрадованный своей догадливостью, Витя лично отправился
отдавать многострадальный банник в батарею капитана Куценко...
Когда он еще только возвращался, то уже издалека понял, что что-то
изменилось. На позиции наблюдалась нездоровая суета. Лейтенант перешел на
бег. С левого фланга, из-за кустарника, скрывавшего часть шоссе от
наблюдения с батареи, показались автобусы. Первый из "Икарусов" резко
затормозил и застыл. В этих автобусах ехали радуевцы и заложники. Все как бы
замерло в нерешительности: радуевцы испугались, что их сейчас начнут
расстреливать в упор, а федералы не получали никакого приказа и вообще не
знали, что им делать. Со стороны ПХД, наконец, волной передался крик:
"Пропустить! Пропустить!".
Автобусы неуверенно тронулись. Затем резко дали газу. Витя с большим
сожалением подумал: "Вот сейчас разгромили бы их прямо здесь вместе с этими
заложниками, и уже можно было бы домой ехать". После ледяной ночи он уже
мечтал о доме, о теплой печке, а на заложников, ну чего греха таить, ему
было глубоко наплевать. Он представил себе, как бы от снарядов их Д-44
загорелись и взорвались бы к чертовой матери эти автобусы, как выдвинулась
бы пехота, посылая пулю за пулей в горящее месиво, и подумал: "Какое
красивое было бы зрелище!". А что будет теперь - уже непонятно. "Скорее
всего", - опрометчиво решил Витя, - "поедем домой".
В окружающей атмосфере распространялось чувство неудовлетворения:
человек боится боя и в тоже время стремиться к нему. В груди возникает такое
чувство, как будто случиться что-то очень страшное и в то же время
чрезвычайно захватывающее. А молодости, к тому же, свойственно несерьезное
отношение к смерти - свою гибель представить ну просто невозможно! И солдаты
боя ждали. Ждали, но не дождались. Возник естественный протест: зачем
мерзли? зачем всю ночь надрывались, землю мерзлую долбили до посинения?! Как
ни странно, но личный состав возвращаться в место постоянной дислокации не
жаждал.
А вот лейтенант Поддубный теперь мог со спокойной душой залезть в