"Владимир Яременко-Толстой. Мой-мой " - читать интересную книгу авторалитературе. Кафе было закрыто на протяжении долгих десятилетий
коммунистического режима, а теперь его кто-то открыл. Кто? И зачем? Помещение, отремонтированное по так называемому "евро-стандарту", было чисто вылизано и оформлено искусственными чучелами собак, сделанными народными умельцами или бабушками, что должно было бы сделать его по замыслу устроителей как бы sweet (сладким), но, на самом деле, делало все тошнотворным и приторным. Во всем присутствовала какая-то претензия, но было непонятно, на что именно. На отсутствие вкуса, по-видимому. Когда мы стали интересоваться культурной программой, в самых дальних помещениях была оборудована сцена, к нам вышла какая-то тетенька, очевидно, владелица или главный менеджер и сказала, что мероприятия у них закрытые, для избранной публики и только по приглашениям, так что нам на них и соваться нечего. Поэтому мы успокоились и стали тихонько напиваться в баре. Вскоре стали появляться различные люди, проходившие в артистические помещения. Среди них я заметил модельера Сергея Чернова - друга художника Будилова, он меня узнал и подошел к нашему столику. - У меня сегодня вечером здесь шоу, - сказал он. - Но у нас нет приглашений. - Что за вопрос, - обиделся он, - я вас приглашаю. В этот момент появился Голенький Вольфсон с тонкой высокой девушкой. - Ты готов? - спросил его Чернов. - Готов, - ответил Вольфсон. - А ты что будешь делать? - спросил я. - Как, что делать? Стихи читать. Новую поэму специально для Сережи написал. Почему он выбрал себе такой псевдоним, и по сей день остается для меня загадкой. Как я слышал, был он германофилом и мечтал жениться на немке, отсюда, понятное дело - Вольфсон. Но почему тогда - Голенький? Скорее всего, это была просто метафора, призванная подчеркнуть его бескорыстие и поэтическую самоотверженность. Девушка, с которой появился Голенький Вольфсон, оказалась немкой. Звали ее Сандрой Фроммель, и училась она в Европейском университете, писала какую-то диссертацию о русской политике. По-русски Сандра говорила весьма прилично. Я же стал разговаривать с ней по-немецки и выяснил, что она из Берлина, и что в России ей нравится, и что Голенький Вольфсон ей не бой-фрэнд, а просто знакомый. Пока мы беседовали, Голенький Вольфсон незаметно покинул нас и вышел на сцену. Стихов Голенького Вольфсона раньше мне слышать не приходилось, но в тот вечер, зажатому между Сандрой и странной знакомой Маленького Миши в самом углу подвала "Бродячей собаки", мне, к сожалению, пришлось их выслушать. На другой стороне стола Маленький Миша делал страшные глаза и рожи на каждой фразе, чем хоть как-то разряжал тягостную атмосферу. Голенький Вольфсон читал с интонациями то ли под Маяковского, то ли под Роберта Рождественского, при этом по таланту ни до того, ни до другого явно не дотягивая. Пообщаться с Сандрой мне тогда больше не удалось. После шоу Голенький Вольфсон куда-то ее быстренько утащил. Алкоголь в блинной на Гагаринской не подают, поэтому мы с Гадаски не задерживаемся там надолго, а сразу возвращаемся домой, чтобы прибраться к приходу гостей. Надувная кровать очень быстро спускает и теряет форму. Где |
|
|