"Юрий Яровой. Зеленая кровь" - читать интересную книгу автора

восторга дрозды-рябинники, из последних сил надрывался коростель... Это был
час, когда пели все: и ночные, и дневные.
Осторожно, стараясь не хрустеть гравием, пробирался я к окну Наташиной
комнаты, так же осторожно, затаив дыхание, беззвучно вытягивал раму и
нащупывал Наташин поясок. Чтобы не будить соседок, Наташа один его конец
привязывала к руке, а другой прятала между рам.
А потом мы босиком бежали к бочажку. Туман от солнца казался красным, и
над самой водой качались белые призраки.

Искупаюсь я в тумане,
Зачерпну рукой росу,
Паутину филигранью
Я росою обнесу...

Вода была теплой и ласковой, мы входили в нее, и кустики тумана качались
у самых ног. "Не смотрите на меня", - просила Наташа, и я отворачивался. Я
знал, что она сейчас снимает платье, я десятки раз видел, как она стаскивает
его через голову, но это было днем, когда вокруг было много народу, а сейчас
я стоял, смотрел на призрачные кустики тумана у моих ног и чувствовал, как
гулко колотится сердце...
Мы в прошлом отдыхаем... И даже в горьком прошлом!..
Зимой, на последнем курсе, университетский комитет комсомола решил
провести лыжный агитпробег по глухим, удаленным от железных дорог деревням.
Мы шли с красными лентами через плечо, пели песни, но все это я помню плохо,
от всего агитпробега осталось только ощущение необыкновенной чистоты. От
снега, от елок, утонувших в сугробах, от глубоких серых глаз Наташи, в
которых я все чаще и чаще ловил тревожное ожидание...
К вечеру мы добрались до села со странным, смешным названием: Трёка. Село
лежало на самом берегу реки, широкой дугой, почти подковой, огибавшей избы,
амбары, скотные дворы и клуб, когда-то бывший церковью. В этом клубе мы
после ужина выступили с концертом, а потом были танцы. Мы с Наташей
кружились, кружились... Наконец она не выдержала, пробормотала:
"Какая жарища", да я и сам чувствовал, что от жаркого воздуха, волнами
расходившегося над плотной толпой танцующих, от тягучего вальса, а главное,
от Наташиных вопрошающих глаз голова у меня шла кругом. "Выйдем?" Наташа
обрадованно кивнула, пошла за мной, держась за руку. Потом, в сенях, она мою
руку отпустила, я услышал, как с глухим стуком захлопнулась дверь, как она
осторожно спустилась и подошла ко мне.
"Холодно, Наташа, верно? Как эти трёкинцы здесь живут, а? Такой
морозище!.. А им хоть бы что. Говорят, в здешнем сельмаге водка - самый
дефицитный товар..."
Я понимал, что мелю чепуху, что Наташа ждет от меня совсем других слов,
мне было страшно стыдно, я не знал, куда деваться от этого стыда... "Не
криви душой, когда говоришь с женщиной". Где это я вычитал? Слишком поздно
вычитал... "Простая арифметика, Наташа: тридцать шесть своих да плюс сорок
бутылочных... Что им мороз?" А Наташа смотрела на меня - с таким
недоумением... Стояла передо мной, зябко стянув воротник куртки у горла,
глаза черные, бездонные, и такое в них тоскливое недоумение!..
У нас и раньше случались неловкие паузы, когда не знаешь, что сказать, но
в тот раз молчание было чересчур уж тягостным. Нас разделила тишина, как из