"Йоханнес Вильгельм Йенсен. Падение короля" - читать интересную книгу автора

обратил взор к печной трубе и к звездам. Голова у него закружилась, ноги
поехали, точно скользнув голыми ступнями по связанным в пучок лезвиям. Но
Миккель был даже рад этому - потому что мука его стала нестерпима. Лучше
было бы ему, если бы он висел на веревке меж небом и землей, такое положение
более всего отвечало бы той круговерти чувств, которую он в себе ощущал.
Миккель снова перевернулся и облокотился на холодную крышу.
"Сусанна! - воскликнул он мысленно. - Сусанна!" И такая нежность
разлилась в нем при этом воспоминании, что все безгласные и неживые вещи
вдруг ожили, обретя душу и сердце. Молча стояли притихшие дома, источая
вокруг доброту; растроганно мигали звезды. В смирении ночной тишины
отчетливо трепетал пульс жизни, по заливу пробегала рябь, и даже потемневший
воздух, казалось, вздрагивает, словно живое создание, осознавшее свою тайну
и свою судьбу.
Но едва лишь он мысленно произнес заветное имя, как душа его оскудела и
озлобилась. Миккель засопел и распрямился.
Но чу! По городу разносятся голоса. Громкие возгласы вызвали в
воображении картины освещенных комнат, напомнив о том, что где-то рядом идет
в это время жизнь.
Миккель Тегерсен нырнул назад в свою каморку. Посередине ее стоял
раздетый Ове Габриэль, готовый отойти ко сну, во взгляде его теплилось
удовлетворение от исполненного долга, он весь тихо светился, словно восковая
свечечка.
- Ну и отощал же ты! Непонятно, в чем только душа еще держится! -
язвительно усмехнулся Миккель и смерил взглядом Ове Габриэля, чье мешковатое
тело напоминало худую, только что отелившуюся коровенку. Ове Габриэль залез
в кровать под овчину, улегся поудобнее, сложил ладони, выпалил в лицо
сожителя стихом и, закончив, прибавил тоном сытого удовлетворения:
- Et nunc extingue lucem![4]
"Погаси свет! Погаси свет! - мысленно передразнил его Миккель. -
Всего-то и надо, что - фук и нету!" Он задул свечу и, прихватив с собой
остроконечную палку, ощупью спустился впотьмах с лестницы. Сверху до него
доносилось умиротворенное бормотание Ове Габриэля, который творил молитву на
сон грядущий.
Час был поздний, и всем давно полагалось сидеть по домам, а не шататься
по улицам, но Миккель решил нарушить правило. Он повернул направо и бодрым
шагом отправился по улице Пилестреде к центру города. Но пройдя немного, он
замедлил свое движение и наконец остановился. На улицах было пустынно, в
домах - темно, деревья в садах уснули, сомкнув в вышине развесистые вершины.
Отовсюду веяло запахом свежераспустившейся листвы, и, словно после дождя,
терпкий воздух отдавал кислинкой.
Не спеша Миккель двинулся дальше. На углу до его слуха донеслось пение
вигилий{2} из монастыря святой Клары. Приглушенные стенами голоса звучали
чисто и печально, словно то пели узники в темнице. И перед взором Миккеля
предстало высящееся в подземелье распятие, красными и синими пятнами
проступавшее в полумраке.
Очутившись возле сада, зажатого между двух высоких домов и
отгороженного от улицы деревянным забором, Миккель остановился. В листве
время от времени раздавалось потрескивание и шорох, словно в оседающем
стогу. Влажный от росы угол островерхой крыши блестел в звездном сиянии.
Постояв немного, Миккель нехотя поплелся дальше.