"Уильям Батлер Йейтс. Кельтские сумерки" - читать интересную книгу автора

как стала вся белая, точно лилия, а будь то убийство или самоубийство - она
была бы чернее сажи. Погребли ее по-христиански, а священник сказал, что
только она умерла, и уже была с Отцом нашим Небесным. Вот так, что ты ни
делай, а если делаешь это из любви к Богу, все будет к лучшему".
Удовольствие, с которым она рассказывала мне эту историю, вовсе меня не
удивило: все святое и светлое так близко ей, что словно бы само собою
просится на язык. Как-то раз она сказала мне, что все, о чем бы ни говорили
на службе в церкви, она потом видит собственными своими глазами. Она
описывала мне врата Чистилища, такими, какими они явлены были глазам ее, но
я ничего из ее описания не помню, кроме разве того обстоятельства, что душ
страждущих она не видела вовсе, а только врата. Такое впечатление, будто и в
голове у нее сплошь одна красота и благодать. Она спросила меня однажды,
какой цветок и какой месяц самые что ни на есть красивые. Когда я ответил:
"Не знаю", - она тут же сказала сама: "Месяц май, из-за Девы, невесты,
Мысли ее и взгляды относительно фэйри также не лишены красоты и
приятства, и я никогда не слышал, чтобы она их называла падшими ангелами.
Они такие же люди, как мы, только красивее, и сколько раз она подходила к
окну, только чтобы посмотреть, как они едут по небу в крытых своих фургонах,
фургон за фургоном, без конца и без края, или к двери, чтобы послушать, как
они там поют и танцуют на речке у брода. Поют они, кажется, по преимуществу
одну и ту же песню под названием "Далекий водопад", и, хоть они ее как-то
раз и уронили на ровном месте, она о них ни разу даже не подумала плохо.
Чаще всего ей приходилось с ними встречаться в графстве Кинге, когда она
работала там в услужении; однажды утром, не так давно, она сказала мне: "Вот
вчерась ждала я хозяина, и время было четверть двенадцатого. Вдруг слышу,
стучат мне по столешнице, снизу. Я им и говорю: "Эй, тут вам не графство
Кингс". Аж самой смешно стало, смеялась, чуть не обмерла. Это они мне
намекали, что, я засиделась поздно. И что, мол, пришло уже их время". Я
рассказал ей об одном человеке, который увидел фэйри и упал в обморок, и она
ответила мне тут же: "Это не фэйри был, это нечисть какая-нибудь, от фэйри в
обморок никто не падает. Это бес был. Они вот меня однажды ночью вместе с
кроватью чуть через крышу на двор не вынесли, и то я не испугалась. Я и
недавно не напугалась; вы как раз работали, а я слышу, вверх по лестнице
шлепает что-то склизкое, будто угрь, и тихонечко так повизгивает. Оно ко
всем дверям подошло, по очереди. Ко мне-то, если бы даже и отперто было, не
сунулось бы. А не то летело бы за тридевять земель, и с присвистом. Был у
нас в деревне один парень, ничего человек не боялся, так вот он одного из
них так обломал, любо-дорого. Даже сам пошел к нему на дорогу ночью, но
он-то сам слова какие-то знал. Хотя соседей лучше, чем фэйри, нет и быть не
может. Если ты к ним хорошо, так и они к тебе хорошо, только не становись у
них лишний раз поперек дороги". А в другой раз она мне сказала: "Они никогда
не делают зла людям бедным".

II

И есть, однако же, в Голуэйской одной деревушке человек, который
ничего, кроме нечисти, вокруг как будто и не видит. Иные считают его святым,
иные - чокнутым
Сам он к поющим и пляшущим этим исчадиям ада относится между тем весьма
презрительно и уверен, что стоит только сказать им "изыди", и они исчезнут.