"Борис Юдин. Город, который сошел с ума " - читать интересную книгу автора

Васильев взял этот неизменный атрибут дамской косметички, и тогда ему
стало так плохо, что, держа правой рукой зеркало, он левой потянулся к
Колькиной бутылке и сделал пару глотков. Потому что увидел в зеркале
Васильев себя самого сорокалетним. Исчезла седина, разгладились морщины и
тяжелые синеватые мешки под глазами испарились неведомо куда.
- Вот, вот, братан! - правильно понял Колька Васильевское молчание. - А
ты думал... хаханьки.
- Что это, старина? Как это? - промямлил Васильев и для прояснения
мозгов снова приложился в бутылке с теплым разбавленным спиртом.
- Я тебе скажу, как другу, только ты не перебивай. - у Кольки
неожиданно появились менторские интонации. - Ты не перебивай. Сам видишь - я
уже кривой и могу забыть что или перепутать.
Васильев согласно кивнул и Колька начал свой рассказ:
- Лет пять тому назад сели мы с мужиками вон там, в татарском дворе.
Сидим.
Разговор уже пошел. А тут выскакивает какой - то ханурик и начинает
права качать.
Кричит, что он такой и сякой, и ваще сейчас в ментовку позвонит. А
Синяк... Ты должен его помнить... Он в "Б" классе учился. Так вот. Синяк...
А он даже слово мент не выносит, не то чтобы... Вот он схватил кол да и
приложил этому ханурику по котлу. А сам - бежать. А ханурик - брык с колес.
И лежит. Я ему пульс пощупал - нету пульса! Ну, думаю, попал. Попробуй
теперь от мокрухи отмазаться. А пока я думал, ханурик этот встал и пошел.
Так без пульса и пошел себе. Я с той поры у всех пульс проверяю. И вот, что
я тебе скажу, друган. Ты не поверишь, блин! Здесь у нас многие без пульса.
Покойники, что ли? Но живут, как ни в чем ни бывало. И не стареют, что
примечательно. Кроме таких, как я, конченых. Зря ты, брат, вернулся. Видишь
сам - только приехал, а уже помолодел. А дальше? Приехать - то к нам можно,
а вот уехать нельзя.
- Как это нельзя? - спросил Васильев, которому в историю с пульсом
верилось плохо: мало ли что алкашу почудится?
- А вот так. - сказал Щука и поднялся. - Пойду - ка я в свою конуру,
Олега. А то хмелеуборочная заметет.
Васильев посидел еще немного, посмотрел на удаляющегося Кольку, а потом
и сам поднялся. Он шел по улице и все думал о том, что же происходит. И,
может быть, и придумал бы, но вышел на площадь, на которой стоял бетонный
параллелепипед гостиницы.
Васильев попросил у сонной дамы отдельный номер и подал свой паспорт.
Дама посмотрела на американские "корочки" и проснулась:
- Посидите в холле, пожалуйста, мистер. - проворковала она. - Я
посмотрю для Вас что - нибудь получше. Не беспокойтесь - это займет минут
пять, не больше.
И дама не обманула. Ровно через пять минут к Васильеву подошли двое
симпатичных мужчин, показали свои удостоверения и попросили пройти с ними.

Город - это живой организм. Сомнений в этом нет и быть не может. С той
давней поры, как ниандертальцы, - или как там их еще? - обнесли свои десять
землянок частоколом, город родился, и, как всякий новорожденый, начал расти
и развиваться.
- Я - Город, - сказал город сам себе, - потому что я огорожен. Не то