"Борис Юдин. Профессор " - читать интересную книгу автора

что Мария была на стоге, что кто-то неразумный поставил к стогу вилы зубцами
вверх, и что Мария, съезжая со стога, села на эти вилы. Закончила эта
женщина свой монолог странной фразой:
- Побежали, профессор! Мария уже в хате. За Ефимом, ееным мужиком уже
послали. Давай быстрей, а то крови много ушло.
Я сказал ей, что мне до профессора, как до луны пешком, но, похоже, она
меня не поняла. Тогда я подумал, что я единственный образованный человек на
всю деревню и что я не могу бросить эту несчастную Марию без помощи. Просто,
не имею права. И я пошел. По дороге я представлял себе распоротую вилами
вагину, и мне было очень не по себе.
Мария лежала на столе, прикрытая тряпками. Девочка веткой отгоняла мух.
Бабы теснились в углу. Я поднял тряпье, осмотрел раны, и мне стало легче на
душе. Эта Мария была везучей невероятно. Четыре рваных глубоких борозды
кровоточили у нее на заднице. Остальное было незатронуто. Я постоял
минуту-другую и распорядился вскипятить воду, принести мне ножницы, опасную
бритву, спринцовку, штопальную иглу, льняные нитки, несколько велосипедных
ниппелей и бутылку самогона. Потом я послал девочку с веткой нарвать
побольше тысячелистника, который в этих краях величали кашкой. Девочка
приволокла охапку этой кашки, вода вскипела и я заварил траву. Потом
процедил и остудил котелок в ведре с холодной водой.
Это, Боря, я Вам так подробно рассказываю, потому что мне приходилось
придумывать ход операции на ходу. А это было не так уж и просто.
Я дал Марии стакан самогона в качестве болеутоляющего, перевернул ее на
живот и начал злодействовать. Из спринцовки я промыл раны отваром
тысячелистника. Потом бритвой начал обрезать бахрому мяса по краям ран. Вот
тут-то Мария и начала орать. Я не успел закончить, как в хату вбежал мужик с
топором в руке.
- Издеваетесь, суки! Зарезать хотите? - заорал мужик, - Всех на хрен
поубиваю!
Я, обернувшись, приложил ему правым прямым. Мужик сел на пол и выронил
топор. Уже боковым зрением я видел, как его подхватили бабы и поволокли.
А я продолжил. После того как я обработал раны, остались пустяки. Я
изогнул иглу и начал зашивать раны, вставляя вместо дренажей резинки от
ниппелей.
Через полчаса я уже сидел на лавке возле дома и курил. Подошел мужик,
что с топором бегал, и сел рядом. Скрутил козью ножку, прикурил и сказал:
- Ты, профессор, не обижайся. Это я понарошку с топором... Люблю я ее -
вот и расстроился. Спасибо тебе. Вечером приду - бутылку разопьем.
Вот так, Боря, началась моя сельская жизнь. Днем я помогал тетушке по
хозяйству, вечером сидел с мужиками возле нежилой хаты, служившей чем-то
вроде клуба, покуривал и слушал разговоры о том, о сем. В основном, о том,
что жить становится все трудней и трудней.
Ночами ко мне на сеновал пробиралась бойкая девка Настя. У нее было
горячее дыхание и прохладные бедра.
И жизнь снова была хороша. И в этой прекрасной жизни было и мне место.
Через две недели, когда я шел по глинистой непроезжей дороге к
большаку, мне уже было ясно, что коммунизм не наступит никогда. Потому что
не может быть социальной справедливости, пока существует рабство, называемое
"Колхоз". И от этого понимания мне почему-то было хорошо. Да, Боря.
Частенько бывает человеку хорошо только от осознания того, что кому-то хуже,