"Зиновий Юрьев. Люди и слепки" - читать интересную книгу автора

достичь гармонии. Карма больше не омывала меня.
Я не возносил молитв: кому я мог молиться здесь? Да и сама мысль о
Первой Всеобщей все реже приходила мне в голову. Чтобы верить, надо хотя
бы хотеть верить, а у меня уже не было никаких желаний.
Иногда я ловил себя на том, что без устали повторяю какое-нибудь слово,
например "верить". И слышу только звуки. Бессмысленные звуки. Слово
умирало. Я стал забывать, где я и кто я.
В те все более редкие минуты, когда мысль работала ясно, я понимал, что
медленно схожу с ума, что рвутся одна за другой непрочные ниточки,
которыми пришито наше "я" к телу и к миру. Я предвидел уже момент, когда с
легким шорохом лопнет последняя такая ниточка и неповторимое чудо природы
под названием Дин Дики перестанет существовать.
И самым страшным было то, что я этого почти не боялся. Было только
тупое равнодушие уходящего сознания.
Но мне не суждено было сойти с ума. По крайней мере, в тот раз. Как-то
я проснулся и привычно лежал, не раскрывая глаз, в полудремоте, как вдруг
почувствовал: что-то изменилось. Сквозь закрытые веки я угадывал давно
забытые ощущения яркого света. Сердце у меня забилось. Медленно,
бесконечно медленно, как картежник открывает последнюю карту, на которую
поставлено все, я начал открывать глаза. Сначала маленькая щелочка, совеем
крохотная щелочка. Ну! И вдруг я почувствовал, что не могу приоткрыть
глаза. Мне было страшно. Я несколько раз глубоко вздохнул. Я почти забыл,
что такое страх, и теперь приходилось заново знакомиться с этим чувством.
Наконец я заставил себя открыть глаза. И тут же почувствовал острую
резь. Но прежде чем я зажмурился, я понял, что комната полна живым
трепещущим светом дня. "Нет, - сказал я себе, - этого не может быть. Это
уже последние галлюцинации, судорожные спазмы памяти, выбрасывающей из
себя остатки прежних впечатлений, чтобы погрузиться в пучину. Бульканье
последних пузырьков из затонувшей лодки".
Я снова приоткрыл глаза. Я был в другой комнате, с окном. Должно быть,
меня перенесли сюда во время сна. Окно было плотно закрыто занавеской.
Если бы не она, мои глаза, наверное, не выдержали бы.
Я лежал на кровати и думал: что за удивительное существо человек! Вот я
сейчас медленно возвращаюсь к жизни, отходя на несколько шагов от пропасти
безумия, и не чувствую острой радости, безудержного восторга живой ткани,
которой даруют жизнь. Может быть, я так долго стоял на краю обрыва,
готовясь к падению, что частица моей души уже была там, в пропасти?
И все же я знал, что медленно отхожу от обрыва, потому что окно все
больше завладевало моим сознанием. Кто бы ни были мои тюремщики, они
решили не дать мне погибнуть.
Откинуть рукой одеяло, опустить ноги на пол, сделать четыре или пять
шагов к окну, протянуть руку и раздвинуть занавеску - что может быть
проще? Но поверьте, это было не просто.
И все-таки я решился. Глаза мои уже привыкли к свету, и тем не менее я
автоматически зажмурился, протягивая руку к занавеске и раздвигая ее. И
хорошо сделал. Даже сквозь плотно сжатые веки я ощутил упругий удар света,
почти невыносимый толчок.
И снова я бесконечно долго и боязливо разжимал веки. И как только
образовалась микроскопическая щелочка, в нее разом хлынула необыкновенная
синь, такая густая и такая яркая, что я забыл обо всем на свете и долго