"Зиновий Юрьев. Люди и слепки" - читать интересную книгу автора

- Да какое долго... Ну, считайте, дойти до буфета минут десять... ну,
потрепался там с буфетчицей, хорошая такая девчонка, ну, обратно... Всего,
наверное, полчасика, может, чуть больше...
- А когда вы пришли, он вам сказал, что автомат вышел из строя?
- Точно.
- Ну спасибо, мистер Малтби. Простите, что отнял у вас столько времени.
- Да какое там время...



3

Что-то слишком много совпадений, думал я, спускаясь по лестнице.
Автомат вышел из строя примерно в то время, когда исчез Синтакис. Раз.
Один из стражников отсутствовал. Два. Оставшийся стражник сам послал
товарища в буфет. Три. Каждое из этих событий в отдельности вполне могло
быть случайным, но все вместе...
Надо было ехать ко второму стражнику. В сущности, это и есть наша
работа. "Позвольте представиться... не могли бы вы помочь нам... один два
вопроса... простите"... И снова: "Позвольте представиться..." Не слишком
увлекательное дело. За деньги, во всяком случае, я бы этим заниматься не
стал. Но мы, помоны, пострижены, как говорили когда-то. Мы даем обет
безбрачия, служим без денег. Некоторых это отпугивает. Но зато многие нам
доверяют. Человек, работающий в наш меркантильное время без оплаты,
человек, которому деньги просто не нужны, - это последний оплот общества,
единственная плотина против моря коррупции.
Я почувствовал в груди привычную и теплую волну гордости. Налигия в
отличие от христианства не осуждает гордость, а наоборот, поощряет ее.
Пактор Браун учил: "Ты избранник, Дин. Твой дух промыт кармой. Ты чист,
как Космос. Ты отказался от семьи, денег. И отказ твой вознес тебя ввысь.
Люди смотрят на твою бритую голову, на желтую одежду и не могут оставаться
равнодушными. Одни клянут тебя, потому что в глубине души завидуют тебе.
Другие восхищаются тобой".
Вот из-за этих теплых волн гордости у меня когда-то возникали сомнения.
Возможно ли примирить индивидуальную гордость с растворением в Церкви, то
есть добровольным отказом от индивидуальности? Позже я понял, что можно,
ибо ни одна церковь, ни одна религия не могут существовать, не испытывая
коллективной гордости. И эта коллективная гордость может складываться лишь
из маленьких, индивидуальных гордостей прихожан.
А вот и Санрайз-стрит. Какой мне нужен номер? Тридцать семь. Вот он.
Захудалый отельчик, из которого, наверное, никто никуда не выезжает и в
который никто никогда не въезжает.
За обшарпанной конторкой сидела прямая седая старуха в старомодных
очках и с бешеной скоростью вязала. Спицы так и мелькали в ее руках. Если
бы все вязали с такой быстротой, подумал я, текстильная промышленность
была бы обречена. А может быть, она вообще никогда
не возникла бы. И не было бы промышленной резолюции, и я не стоял бы
сейчас в сумрачном пыльном вестибюле пятиразрядной гостиницы и не ждал бы,
пока портье-вязальщица соизволит ответить мне. Я вытащил из кармана
бумажку в пять НД и шагнул к конторке. Готов поклясться, что старуха ни на