"Зиновий Юрьев. Полная переделка (Фантастический роман)" - читать интересную книгу автора

должно быть не так много лет. Во всяком случае, не больше сорока...
- Поймите меня, - миссис Гереро подняла на меня умоляющие глаза, - мне
трудно говорить о нем...
- Я понимаю, - пробормотал я, хотя вовсе не понимал почему.
- Я... я люблю его. - Она расплакалась и закрыла лицо руками. У нее
были тонкие красивые пальцы. На одном пальце с обручальным кольцом был
перстень с довольно крупным изумрудом. "Карата два, как минимум", - зачем-то
подумал я. - Как это ужасно, - пробормотала она.
- Я понимаю, - снова пробормотал я только для того, что бы что-то
сказать.
- Вы ничего не понимаете, вы ничего не можете понять, - вдруг почти
выкрикнула она. - Как вы можете что-нибудь понять, если я почти через
пятнадцать лет не понимаю и не знаю его. Он жестокий негодяй. Он мог пройти
мимо меня, когда я рыдала, он мог не позвонить, зная, что я сижу около
телефона, ожидая его звонка, а он задерживается где-то до утра. И он мог
быть необыкновенно нежным со мной, и тогда я забывала обо всем на свете, и
мне казалось, что все еще будет хорошо... Вы знаете, что он мне изменял?
Бедная миссис Гереро, она воображала, должно быть, что весь город жил
только их отношениями.
- Да, мне теперь не стыдно, я перешагнула и через стыд. Я могу вам
сказать, что он изменял мне, изменял все время.
Трудно, конечно, сказать, но похоже было, что на месте Гереро и я бы
постарался задерживаться в офисе как можно чаще.
- И я терпела, - продолжала она. - Понимаете, что это значило для
меня - жить с сознанием, что тебе изменяют? Мне казалось, что все это
пройдет, что все это не серьезно... Но когда я узнала об этой девчонке...
Я насторожился. Неужели она знала о Джин Уишняк?
- О какой девчонке?
- Об этой Одри Ламонт... Будь проклят тот день, когда я случайно
увидела его письмо к нем... Он забыл его на своем столе... Знаете, как
начиналось письмо? "Карассима". Это по-итальянски. "Самая дорогая". Я не
хотела читать письмо. Я как чувствовала... Я боролась с собой... Но слова
прямо сами прыгали мне в глаза. "Родная моя..." Знаете, когда я поняла, что
все рухнуло? Когда я увидела слова "родная моя". Все, что угодно, но не
это... Я убеждала себя, что я единственная из его женщин, кто близок ему.
Я - родная. Вечером я сказала ему, что прочла письмо, которое он забыл на
столе. Не знаю, наверное, в глубине души я надеялась, что он будет
чувствовать себя виноватым, будет просить прощения...
- И вы бы простили? - спросил я, чтобы подчеркнуть свое участие в
беседе.
- Да, да, простила бы... Но он лишь пожал плечами и продолжал читать
свою проклятую газету. Вы понимаете, что это значит для женщины? Боже, если
бы он только набросился на меня с кулаками, если бы он ударил меня, если бы
он осыпал меня проклятиями - я бы и тогда простила... Но он пожал плечами и
продолжал читать газету... С того дня мы перестали быть мужем и женой...
- А эта женщина, Ламонт, кажется? Он ушел к ней?
- Какое-то время, я слышала, он был с ней, потом и она ему надоела. Он
бросил ее, и она как будто пыталась покончить с собой или что-то в этом
роде...
Упоминание о чужих несчастьях заметно приободрило миссис Гереро. Она