"Зиновий Юрьев. Человек, который читал мысли" - читать интересную книгу автора

Только что я убедился сам, окончательно...

- Убирайтесь к черту, - сказал Дэвид.

- Вы сделали большую ошибку. Это серьезная улика, любимая улика присяжных.
Когда они слышат "отпечатки", они больше не сомневаются. Все они так устроены.
Им хочется уйти домой, нырнуть в бассейн, или поехать к любовнице, или выпить
холодного пива. А тут их донимают: виноват или не виноват некто Дэвид Росс. Да
какой может быть вопрос, когда наша славная полиция нашла автомат с его,
понимаете, отпечатками пальцев? С семи до половины девятого вас видели только
полицейские, и вы не докажете своего алиби. А теперь перейдем к будущему. Вы
умеете читать мысли.

- Что вы хотите, капитан? - спросил Дэвид медленно и устало.

- Я хочу, чтобы вы работали вместе со мной.

- В качестве детектива? Своих мозгов не хватает?

- Вы глупец. Росс. Вы даже не понимаете, что у вас в руках или, хотите
точнее, в голове. Вы хоть представляете себе, что значат деньги?

- Не хватает еще ваших нотаций. Ладно. Мне не из чего выбирать. Согласен.
Но с одним условием - уходите. Я устал.

"Только бы уйти от них, не слышать этих больших и маленьких змей,
копошащихся в чужих головах, только бы суметь заткнуть уши". - Дэвид вспомнил,
как обрадовался тогда в больнице своему нежданному дару, и невесело
рассмеялся.



ГЛАВА, В КОТОРОЙ ДЭВИД НЕ ПОЯВЛЯЕТСЯ, НО ИГРАЕТ ГЛАВНУЮ РОЛЬ

Сенатор Стюарт Трумонд чувствовал себя глубоко несчастным. Человек
действия, он вынужден был то и дело одергивать самого себя, соблюдая
наложенную помощниками епитимью, чтобы поддерживать в глазах избирателей образ
кроткого, рассудительного, старого Стью.

Он ненавидел негров. Это был инстинкт охотника за "черным деревом" и
рабовладельца, переданный четырьмя поколениями южан. Но вместо того чтобы
гоняться за ними, науськивать собак и держать в руках винтовку, он вынужден
был публично призывать к порядку и терпимости.

Он не мог видеть людей с востока страны, этих либералов и профессоров. Они
казались ему чем-то вроде кислоты, которая разъедает мир, в котором он родился
и который хотел сохранить. Это был мир четкий и ясный, великолепный в своем
застывшем совершенстве, мир, в котором черное было черным, а белое - белым,
без полутонов и оттенков. Это был мир, в котором сила осознавала себя и
считала себя мудрой уже потому, что была силой. Но ему приходилось, играя