"Зиновий Юрьев. Кукла в бидоне" - читать интересную книгу автора

двадцати минут, что что-то случилось. С мгновение он колебался: так не
хотелось переступать грань, по одну сторону которой можно было еще ждать и
надеяться, по другую же... И уже не о кресте думалось, а подымалось, леденя
пищевод, ощущение непоправимого, ощущение чудовищности случившегося. Как он
мог поверить, по-идиотски попасться...
- Да нет же, - громко сказал он, - чушь все это. Бидон ведь здесь.
Давай его сюда.
Он торопливо покопался в багажнике, достал монтировку для смены
баллонов, плюхнулся на заднее сиденье; сопя от напряжения и возбуждения,
поддел дужку замка и с трудом вывернул ее вместе с краем крышки.
Все в порядке. Черная тряпица с деньгами мирно и как-то уютно,
по-домашнему лежала поверх облигаций.
- Мы их честно ждали, Паша, - медленно сказал он, смакуя слова, словно
прохладную воду в суматошный, жаркий и потный день. Он достал тряпицу. -
Держи свои восемьсот.
Он развернул материю и почувствовал, как внутри у него что-то щелкнуло
и оборвалось и все тело мгновенно наполнилось гудящей ватной слабостью. На
ладони у него лежала пачка листков, вырезанных из газет, обернутых в
двадцатипятирублевую купюру. Машинально он запустил руку в бидон и ощутил
что-то плотное, не похожее на бумагу. Он начал вытаскивать облигации: одна,
две, три, четыре, пять, шесть... Снова газета и кусок хлеба.
"Как бы его кондратий не хватил, - подумал Павел Антонович. - Ничего,
выдюжит, стервец".
- Ваня, что с тобой? - испуганно спросил он, впервые назвав Ивана
Александровича Ваней.
- В-в-вот... - страшно захрипел Вяхирев и швырнул на коврик машины
газетные листки. - Четыре тысячи, все, что было... - Он застонал, и лицо его
сморщилось в жалкой гримасе.
- Ваня, нельзя же так, - жалобно взмолился Польских, - да черт с
ними...
- Тебе черт, а мне... У-у, гад!.. - Кулаки его то сжимались, то
разжимались, словно дышали.
"Ну, слава богу, - подумал Павел Антонович и с трудом, как рвущуюся с
поводка игривую собачонку, удержал улыбку. - Кажется, пронесло. Можно
считать, тысчонка в кармане".
Иван Александрович теперь уже дышал спокойнее, и лицо его начало
приобретать обычное, брезгливо-кислое выражение. Но кулаки все еще сжимались
и разжимались.
- Поехали, - наконец пробормотал он, - на Петровку. В МУР.
- Господь с вами, Иван Александрович! Как мы будем выглядеть? Два
солидных человека... и такое дело.
- Плевать мне на солидность!.. Четыре тысячи, ты понимаешь, четыре! -
вдруг дико выкрикнул он, ударил кулаком по сиденью, подняв облачко пыли. -
Поехали. Не хочешь - убирайся к черту, я сам поеду. Выкинь все это
куда-нибудь.
Павел Антонович трясущимися руками начал засовывать в бидон бумагу.
Страшного, конечно, еще ничего не случилось. Все как будто продумано,
но лучше было бы, если бы этот идиот не тащил его на Петровку, тридцать
восемь. Можно было бы, конечно, самому не ехать, но это уже выглядело бы
подозрительно. Так. Почему именно встретились на этом месте? Это все