"Василий Иванович Юровских. Синие пташки-пикушки (Лирическое повествование в рассказах) " - читать интересную книгу автора

Поравнялись с домом Матрены Засони. Прозвище у нее такое. Через
низкий косой заплот видно корову на крылечке. Навалила на скобленые тесины
и поддевает рогом железное кольцо у дверей сенок и мычит - зовет хозяйку.
Да куда там! Добудись-ка! Зря бы не дали прозвище Засоня. Все у них в роду
на ходу спят. И сына у Матрены из Чебаркуля вернули. Здоровенный парень
Санко, а на фронт не взяли.
Бабушка быстро глянула на избу Матрены и вспомнила:
- Посулилась я вылечить Санка. Ить болесь, болесь у него родовая.
Выхожу, и, смотришь, на войну поедет. А то чо же? Мается парень, места
себе не находит. Дружья-то все там, кто погиб, кто воюет, а его
забраковали. Конечно, Афонька Кузьмы Хромого радехонек своему изъяну,
отъел ряшку - кирпича просит. А Санко страдает, ему на войну охота.
Отхожу, отхожу, трав-то мы, Васько, всяких запасли...
Я верю бабушке. Трав-то мы еще прошлым годом с ней нарвали и насушили
под сараем и в амбаре. И все-то она их знает, от любой хвори запаривает
травы. А наговоры шептать сами же бабы заставляют. Да и обижаются, если
бабушка просто так подает питье в кринке:
- Чем мы огневили тя, Лукия Григорьевна? Анне Золенковой все честь по
чести изладила, а мне и не шепнула...
Возьмет она горшок или кринку с питьем и уйдет за перегородку у печи.
А когда повеселевшая баба убегает с лекарствами, бабушка всякий раз
смеется и всплескивает руками:
- Ить я ее, ее, Васько, бранила! Рази втолкуешь, что польза в травах,
а не в словах. И коды токо я отучу баб от етих наговоров...
Вблизи моста через речку Крутишку я оглянулся на осевший дом под
железом, где тоже спал друг огурешный Вовка Мышонок. Большелобый и
узкоглазый, он никогда не трусил, как другие, а даже днем мог забраться в
огород. Отчаянный парень, хоть и мал ростом... Вот кому первому расскажу я
про город...
Из-под моста парит омутина. Вода верхом теплая, а на толщине все лето
обдает кожу холодом. Нырнуть бы с перил "солдатиком", да некогда, некогда,
да и успею набулькаться тут. У города ждет меня широкая река Исеть -
быстрая и глубокая, людей в ней потонуло страсть как много, по словам
мамы. Нырнул один с моста, и найти не могли. Другой мужик налимов ловил по
надмывам-залавкам, где норы у них, - как стоял, так и утонул. Засосал его
руку налим по самый локоть, а вытащить рыбину мужик не смог, не осилил ее.
Страшно подумать о Исети. Но если не заругается бабушка - я хоть у
берега побрыкаюсь, не унесет же меня с мелкого места. А день-то жаркий
будет, небо вон какое белое-умытое от лесов до лесов на все стороны...
С угора оглянулись мы на Юровку, нашли глазами пожарную каланчу и наш
тополь за избой. Ее и не видать отсюда, а по тополине завсегда отыщется
усадьба. И чуть ниже бабушкин дом - с черемухой, березкой в тынке и
молодой ветлой на ограде. Нижний сучок у нее посох, его дядя Андрей
укоротил, и бабушка, как ополоснет подойник, опрокидывает на
сучок-вешалку.
Мама давно у корыта в детдомовской прачечной, а сестра Нюрка корову
Маньку доит, торопится проводить ее в пастушню. А брат Кольша спит, у него
работы по хозяйству на весь день хватит. И на Большое озеро ему нужно
дважды сходить - проверить морды* и манишки*. Без рыбы, наверно, мы давно
бы с голода опухли... И разве мы одни: всех соседей полной чашкой желтых