"Елена Юрская. Возвращение - смерть " - читать интересную книгу автора

просили так по-хорошему.
- Та я ж не про то. Я же мигом - баночку принесу. Вам с железа, чи со
стекла? И по-русски Вы так хорошо говорите, а сказали - иностранец. Хоч у
нас теперь кожный еврей, я извиняюсь, иностранец.
- Я - еврей, - смело сказал он. Получилось легко, без надрыва, без
вызова. С достоинством, усугубленным возможными кредитами для обнищавшей
неисторической родины.
- Так и среди них хорошие люди бывают, спокойно заявила проводница. -
Вот у моего свата, например, сосед. И что, что еврей - лишь бы не жид. Вот
как я считаю. Так лучше со стекла?
Он кивнул и улыбнулся. Ничего не изменилось. Можно начать все сначала.
Снова уехать в Москву, примкнуть к какой - нибудь "хельсинской группе" и
начинать бороться за право каждой нации быть тем, кем она хочет быть. Стоп!
С кем бороться - с проводницами в купе? Докатился. Следующая остановка -
полный бред. Желающие могут сойти и поселиться навеки.
- Извините, а? - проводница виновато уселась ему прямо на ноги. - Чего
не сболтнешь? Меня вот Катя зовут - хотите вместе покурим?
Хотите - не хотите. Наум не хотел ничего. Ну разве что... Только об
этом ещё нужно было думать. А так - ничего. Он кивнул. Катя присела и
отважно затянулась знакомой дешевой (или уже дорогой? Это смотря чем
мерить) "Примой". Стало тихо и дымно. Кроме готовых отняться под Катиным
весом ног ничто не мешало думать.
- Что - то Вы бледненький, - изрекла она, плюнув в ладошку, чтобы
затушить окурок. Стеклянную пепельницу из-под нежинских огурчиков, видимо,
берегли исключительно для высоких гостей. Наум представил, как строгий
бригадир осматривает тамбуры и вычитывает своих нерадивых подчиненных за
окурки с обнаруженными на них прикусами каждой. "В стране безработица. В
мире - безработица. Все плохо", - подумал он и улыбнулся.
- А я Вам музыку включу. На весь вагон. Кассета есть новая - класс.
Под музыку веселее, - Катя неуклюже подмигнула, выхватила пепельницу,
выбежала, стремительно появилась вновь, оставив на столике чай "Липтон" и
нераспечатанную пачку "Мальборо". Эти сигареты Наум не курил. Но положил
под подстаканник пятидолларовую бумажку. От щедрот. За которые Галит стерла
бы его в порошок.
Но что уж теперь. Хотелось тяжело вздохнуть и заплакать, но из
динамика над ухом понеслась мелодия, которую он не улавливал, не понимал, а
от того сильно раздражался.
Ударного ритма поезда было бы вполне достаточно. Наум подкрутил ручку
и добился относительной тишины.
Еще не поздно было вернуться. Приехать, полуофициально поручкаться с
новой властью, поулыбаться для фоторепортеров, ничего не обещать, но
обещать подумать и вечером улететь.
А как может быть не поздно, если уже поздно все. Кто будет выносить
судна, которые так и так выносить придется. Рак. Это знак Зодиака, в
который потом попадет его душа? Или нет? Это тоже уже было.
Что нужно для счастья мертвому человеку? И чего нужно бояться, когда
приговор тебе уже подписан?
Он в одночасье перестал нуждаться и бояться. Теперь Галит кричит, но
уже искоса поглядывает: как бы не переборщить. Ей важно, чтобы он умер на
своих ногах. Теперь дома он часто говорит по-русски. И пьет. А она снова