"Виталий Забирко. Галактический хищник" - читать интересную книгу автора

Кстати, именно с помощью Колдуна Тхэн удерживал рушившуюся на караван
скалу. Вообще без такого Колдуна не обходится ни одно племя. Он и советчик,
он и помощник, он и судья. Средоточие всего их мира. В приближенном
понимании - пчелиная матка в улье, со всеми вытекающими отсюда
обстоятельствами. Возможность столь сильной зависимости Тхэна от Колдуна
весьма меня обескуражила - это ломало все мои планы, - но, узнав, что их
связь не является постоянной и мой проводник в обычной ситуации вполне
самостоятельная личность, не в пример общественным насекомым, я успокоился.
Как я ни спешил побыстрее пройти лессовое плато (не хотелось, чтобы
млечник атаковал меня именно здесь, где пространство маневра было
ограниченно), потратили мы на его преодоление две недели. Но, рано или
поздно, все когда-то кончается; кончилось и плато, и мы вышли на обширную
солончаковую пустошь. Несмотря на то что берега вновь разлившейся Нунхэн
покрывал довольно толстый слой нанесенного рекой плодородного лесса, ничего
здесь не росло. Почва настолько пропиталась концентрированным раствором
сульфата натрия, что выдавливала его на поверхность, где он застывал на
солнце белой, хрустящей под ногами коркой. Вода в реке приобрела
горьковато-соленый вкус слабительного, и мне приходилось в дополнение к
обыкновенным фильтрам ставить на насос еще и мембранные.
Нунхэн уже не только напоминала сточную канаву, но и полностью
соответствовала ей. Ил, выносимый на берега излучин реки, гнил, и над водой
висел удушливый смрад разлагающихся водорослей и микроорганизмов. Избегая
его, мы зачастую удалялись от берега на два-три километра. Почва здесь была
похожа на бетон, и лапы долгоносое дробно стучали по ее поверхности,
выбивая тонкую незримую пыль, белесыми кристалликами соли оседавшую на наши
потные тела. От этого моя кожа окончательно задубела, причем до такой
степени, что я, пожалуй, мог бы так же безбоязненно совать пальцы в крутой
кипяток, как Тхэн. Впрочем, подобных экспериментов я проводить не
собирался, прекрасно понимая, что не в дублении кожи дело.
Насекомые практически исчезли, похоже, они, так же, как Тхэн, не
переносили соли. Зато рыба в реке так и кишела. Тхэн рассказывал, что раз в
полугодие хакусины спускаются сюда на лодках для ловли тахтобайи -
угреобразной рыбы, достигающей двух метров в длину. Кажется, это
единственная рыба, которую аборигены вялят, заготавливая впрок и нарушая
тем самым свой же закон об излишествах пищи. То ли она отличается особым
вкусом (зная неприхотливость пиренитов к еде и их экологические табу, я был
уверен, что это не так), то ли просто мясо тахтобайи содержит в себе
необходимые аборигенам белки и аминокислоты, отсутствующие в их
повседневной пище. Но не столько сам факт отлова рыбы впрок поразил меня,
как то, что хакусины добираются сюда всего за два дня. Когда я переспросил
Тхэна, не ошибся ли он, мой проводник недоуменно пожал плечами и повторил,
как маленькому ребенку, что хакусины добираются сюда на лодках. Можно
подумать, что после такого объяснения мне должно было стать все ясно.
Впрочем, поразмыслив, я представил, как хакусины при этом используют свои
парапсихологические способности, и все стало на свои места. Почти. Потому
что, зная их потенциальные возможности, этот срок был чересчур долог.
На солончаках меня ждала непредвиденная удача. Нет, и здесь в
автоматический сачок никто не попался. Удача пришла с неожиданной стороны.
Когда мы, огибая то ли пятую, то ли шестую зловонную косу, в очередной раз
удалились от берега, я заметил, как над белесой, слепящей искрами