"Н.А.Заболоцкий. История моего заключения " - читать интересную книгу автора

догадки мелькала в головах наиболее здравомыслящих людей, а иные, очевидно,
были недалеки от истинного понимания дела, но все они, затравленные и
терроризированные, не имели смелости поделиться мыслями друг с другом, так
как не без основания полагали, что в камере снуют соглядатаи и тайные
осведомители, вольные и невольные. В моей голове созревала странная
уверенность в том, что мы находимся в руках фашистов, которые под носом у
нашей власти нашли способ уничтожать советских людей, действуя в самом
центре советской карательной системы. Эту свою догадку я сообщил одному
старому партийцу, сидевшему со мной, и с ужасом в глазах он сознался мне,
что и сам думает то же, но не смеет никому заикнуться об этом. И
действительно, чем иным могли мы объяснить все те ужасы, которые происходили
с нами, - мы, советские люди, воспитанные в духе преданности делу
социализма? Только теперь, восемнадцать лет спустя, жизнь наконец показала
мне, в чем мы были правы и в чем заблуждались...
После возвращения из больницы меня оставили в покое и долгое время к
следователю не вызывали. Когда же допросы возобновились, - а их было еще
несколько, - никто меня больше не бил, дело ограничивалось обычными угрозами
и бранью. Я стоял на своем, следствие топталось на месте. Наконец в августе
месяце я был вызван "с вещами" и переведен в "Кресты".
Я помню этот жаркий день, когда, одетый в драповое пальто, со свертком
белья под мышкой, я был приведен в маленькую камеру "Крестов", рассчитанную
на двух заключенных. Десять голых человеческих фигур, истекающих потом и
изнемогающих от жары, сидели, как индийские божки, на корточках вдоль стен
по всему периметру камеры. Поздоровавшись, я разделся догола и сел между
ними, одиннадцатый по счету. Вскоре подо мной на каменном полу образовалось
большое влажное пятно. Так началась моя жизнь в "Крестах".
В камере стояла одна железная койка, и на ней спал старый капитан
Северного флота, общепризнанный староста камеры. У него не действовали ноги,
отбитые на допросе в Архангельске. Старый морской волк, привыкший смотреть в
глаза смерти, теперь он был беспомощен, как ребенок.
В "Крестах" меня на допросы не водили: следствие было, очевидно,
закончено. Сразу и резко ухудшилось питание, и, если бы мы не имели права
прикупать продукты на собственные деньги, мы сидели бы полуголодом.
В начале октября мне было объявлено под расписку, что я приговорен
Особым совещанием (т. е. без суда) к пяти годам лагерей "за троцкистскую
контрреволюционную деятельность". 5 октября я сообщил об этом жене, и мне
было разрешено свидание с нею: предполагалась скорая отправка на этап.
Свидание состоялось в конце месяца. Жена держалась благоразумно, хотя
ее с маленькими детьми уже высылали из города и моя участь была ей известна.
Я получил от нее мешок с необходимыми вещами, и мы расстались, не зная,
увидимся ли еще когда-нибудь... Этап тронулся 8 ноября, на другой день после
отъезда моей семьи из Ленинграда. Везли нас в теплушках, под сильной
охраной, и дня через два мы оказались в Свердловской пересыльной тюрьме, где
просидели около месяца. С 5 декабря, дня советской конституции, начался наш
великий сибирский этап - целая одиссея фантастических переживаний, о которой
следует рассказать поподробнее. Везли нас с такими предосторожностями, как
будто мы были не обыкновенные люди, забитые, замордованные и несчастные, но
какие-то сверхъестественные злодеи, способные в каждую минуту взорвать всю
вселенную, дай только нам шаг ступить свободно. Наш поезд, состоящий из
бесконечного ряда тюремных теплушек, представлял собой диковинное зрелище.