"Н.А.Заболоцкий. История моего заключения " - читать интересную книгу автора

На крышах вагонов были установлены прожектора, заливавшие светом
окрестности. Тут и там на крышах и площадках торчали пулеметы, было великое
множество охраны, на остановках выпускались собаки овчарки, готовые
растерзать любого беглеца. В те редкие дни, когда нас выводили в баню или
вели в какую-либо пересылку, нас выстраивали рядами, ставили на колени в
снег, завертывали руки за спину. В таком положении мы стояли и ждали, пока
не закончится процедура проверки, а вокруг смотрели на нас десятки ружейных
дул, и сзади, наседая на наши пятки, яростно выли овчарки, вырываясь из рук
проводников. Шли в затылок друг другу.
- Шаг в сторону - открываю огонь! - было обычное предупреждение.
Впрочем, за весь двухмесячный путь из вагона мы выходили только в
Новосибирске, Иркутске и Чите. Нечего и говорить, что посторонних людей к
нам не подпускали и за версту.
Шестьдесят с лишком дней мы тащились по Сибирской магистрали,
простаивая целыми сутками на запасных путях. В теплушке было, помнится,
человек сорок народу. Стояла лютая зима, морозы с каждым днем все крепчали и
крепчали. Посередине вагона топилась маленькая чугунная печурка, около
которой сидел дневальный и смотрел за нею. Вначале мы жили на два этажа -
одна половина людей помещалась внизу, а вторая - вверху, на высоких нарах,
устроенных по обе стороны вагона, на уровне немного ниже человеческого
роста. Но вскоре нестерпимый мороз загнал всех нижних жителей на нары, но и
здесь, сбившись в кучу и согревая друг друга собственными телами, мы жестоко
страдали от холодов. Понемногу жизнь превратилась в чисто физиологическое
существование, лишенное духовных интересов, где все заботы человека
сводились лишь к тому, чтобы не умереть от голода и жажды, не замерзнуть и
не быть застреленным, подобно зачумленной собаке...
В день полагалось на человека 300 граммов хлеба, дважды в день -
кипяток и обед из жидкой баланды и черпачка каши. Голодным и иззябшим людям
этой пищи, конечно, не хватало. Но и этот жалкий паек выдавался нерегулярно
и, очевидно, не всегда по вине обслуживающих нас привилегированных уголовных
заключенных. Дело в том, что снабжение всей этой громады арестованных людей,
двигавшихся в то время по Сибири нескончаемыми эшелонами, представляло собой
сложную хозяйственную задачу. На многих станциях из-за лютых холодов и
нераспорядительности начальства невозможно было снабдить людей даже водой.
Однажды мы около трех суток почти не получали воды и, встречая Новый, 1939
год где-то около Байкала, должны были лизать черные закоптелые сосульки,
наросшие на стенах вагона от наших же собственных испарений. Это новогоднее
пиршество мне не удастся забыть до конца жизни.
В том же вагоне я впервые столкнулся с миром уголовников, которые стали
проклятием для нас, осужденных влачить свое существование рядом с ними, а
зачастую и под их началом.
Уголовники - воры-рецидивисты, грабители, бандиты, убийцы со всей
многочисленной свитой своих единомышленников, соучастников и подручных
различных мастей и оттенков - народ особый, представляющий собой
общественную категорию, сложившуюся на протяжении многих лет, выработавшую
свои особые нормы жизни, свою особую мораль и даже особую эстетику. Эти люди
жили по своим собственным законам, и законы их были крепче, чем законы
любого государства. У них были свои вожаки, одно слово которых могло стоить
жизни любому рядовому члену их касты. Все они были связаны между собой
общностью своих взглядов на жизнь, и у них эти взгляды не отделялись от их