"Н.А.Заболоцкий. История моего заключения " - читать интересную книгу автора

житейской практики. Исконные жители тюрем и лагерей, они искренно и глубоко
презирали нас - разнокалиберную, пеструю, сбитую с толку толпу случайных
посетителей их захребетного мира. С их точки зрения, мы были жалкой тварью,
не заслуживающей уважения и надлежащей самой беспощадной эксплуатации и
смерти. И тогда, когда это зависело от них, они со спокойной совестью
уничтожали нас с прямого или косвенного благословения лагерного начальства.
Я держусь того мнения, что значительная часть уголовников действительно
незаурядный народ. Это действительно чем-то выдающиеся люди, способности
которых по тем или иным причинам развились по преступному пути, враждебному
разумным нормам человеческого общежития. Во имя своей морали почти все они
были способны на необычайные, порой героические поступки; они без страха шли
на смерть, ибо презрение товарищей было для них во сто раз страшнее любой
смерти. Правда, в мое время наиболее крупные вожаки уголовного мира были уже
уничтожены. О них ходили лишь легенды, и все уголовное население лагерей
видело в этих легендах свой идеал и старалось жить по заветам своих героев.
Крупных вожаков уже не было, но идеология их была жива и невредима.
Как-то само собой наш вагон распался на две части: 58-я статья
поселилась на одних нарах, уголовники - на других. Обреченные на
сосуществование, мы с затаенной враждой смотрели друг на друга, и лишь по
временам эта вражда прорывалась наружу. Вспыхивали яростные ссоры, готовые
всякую минуту перейти в побоище. Помню, как однажды, без всякого повода с
моей стороны, замахнулся на меня поленом один из наших уголовников,
подверженный припадкам и каким-то молниеносным истерикам. Товарищи удержали
его, и я остался невредимым. Однако атмосфера особой психической
напряженности не проходила ни на миг и накладывала свой отпечаток на нашу
вагонную жизнь.
От времени до времени в вагон являлось начальство с поверкой. Для того
чтобы пересчитать людей, нас перегоняли на одни нары. С этих нар по особой
команде мы переползали по доске на другие нары, и в это время производился
счет. Как сейчас вижу эту картину: черные от копоти, заросшие бородами, мы,
как обезьяны, ползем друг за другом на четвереньках по доске, освещаемые
тусклым светом фонарей, а малограмотная стража держит нас под наведенными
винтовками и считает, считает, путаясь в своей мудреной цифири.
Нас заедали насекомые, и две бани, устроенные нам в Иркутске и Чите, не
избавили нас от этого бедствия. Обе эти бани были сущим испытанием для нас.
Каждая из них была похожа на преисподнюю, наполненную дико гогочущей толпой
бесов и бесенят. О мытье нечего было и думать. Счастливцем чувствовал себя
тот, кому удавалось спасти от уголовников свои носильные вещи. Потеря вещей
обозначала собой почти верную смерть в дороге. Так оно и случилось с
некоторыми несчастными: они погибли в эшелоне, не доехав до лагеря. В нашем
вагоне смертных случаев не было.
Два с лишним месяца тянулся наш скорбный поезд по Сибирской магистрали.
Два маленьких заледенелых оконца под потолком лишь на короткое время дня
робко освещали нашу теплушку. В остальное время горел огарок свечи в фонаре,
а когда не давали свечи, весь вагон погружался в непроглядный мрак. Тесно
прижавшись друг к другу, мы лежали в этой первобытной тьме, внимая стуку
колес и предаваясь безутешным думам о своей участи. По утрам лишь краем
глаза видели мы в окно беспредельные просторы сибирских полей, бесконечную
занесенную снегом тайгу, тени сел и городов, осененные столбами
вертикального дыма, фантастические отвесные скалы байкальского побережья...