"Борис Зайцев. Голубая звезда" - читать интересную книгу автора

побледневшем лице глаза казались еще темнее.
- Обрати внимание на эти луга. Прямо с нашей террасы откроется вид на
много верст. И потом, здесь чрезвычайно здоровый климат.
Наталью Григорьевну, приемную свою мать, Машура очень


уважала. Тут была и любовь: но с детства любовь поставили так, что
бурно выражаться, в нежности, она не могла. И иногда Машу-ре хотелось, как и
сейчас, чтобы мать немного была менее основательна, спокойна. "Свежий
воздух, климат, полезно",- слова мелькали в ее мозгу, ничего не говоря. Ей
все равно было, полезна жизнь здесь или нет.
На заре въехали в старую усадьбу, бывшую вотчину Годуновых,- уже
смеркалось. Огромный деревянный дом казался мрачным; мебели было мало. В
зале с поскрипывавшим паркетом, за круглым столом они ужинали при свечах.
Свежие редиски с маслом казались вкусны; на свечи летели ночные бабочки, в
углах было полутемно. Заря из темно-красной переходила в холодноватую мглу.
Будто жутко стало Машуре - нежилое, ветхое надо обогреть, прежде чем станет
своим. Все же, поужинав, она спустилась в сад. Росла тут трава, кое-где
цветы, какие кому вздумается. Такие же и дорожки: будто их никто и не делал,
пролегли они, как Бог на душу положит. За садом канава в березах, а там
луга. Машура вышла в них. Было росисто. Над Москвой- рекой стоял туман,
деревня смутно темнела. Там наигрывали на гармонике. Машура не знала, хорошо
ей сейчас или плохо. Новое место, новые луга, усадьба, неизвестные ели
высятся там, правее. Завтра взойдет солнце, и новые места откроют новую
свою, дневную душу.
"Вот Алексей Петрович сразу понял бы тут все,- вдруг подумала
она.-Почему Алексей Петрович? А про него сказал один знакомый: "В нем есть
священный идиотизм".- Она засмеялась.- Ну, это пустяки! Вовсе не идиотизм,
а что он немного фантастический, это верно".
В доме два окна светились. Одно распахнулось, и голос Натальи
Григорьевны, не очень громко, но как раз, чтобы слышно было, крикнул:
- Машура! Пора домой.
- Иду-у!
С детства Машура знала, что она Наталье Григорьевне подчиняется. С
детства порядок и серьезность внушались ей, хоть не всегда успешно.
Прибредя домой, она прошла в комнату матери. Наталья Григорьевна в
чепце, очках и безукоризненном белье лежала в постели и читала роман друга
своего, Франса. Машура поцеловала ей руку.
- Ты все бродишь,- сказала Наталья Григорьевна, - пора бы и
ложиться. Завтра тебя не подымешь.
- Нет, милая мама, подымете, когда понадобится.
-- Мне не понадобится, но для твоей же пользы. Машура раздевалась в
комнате рядом. Уже заплетая косы, дунув на свечу, чтобы ложиться, она
спросила из темноты:
- Мама, а тут не страшно?
Не отрываясь от чтения, Наталья Григорьевна ответила:
-- Нет.
324