"Герман Леонидович Занадворов. Дневник расстрелянного " - читать интересную книгу автора

служившего в царской авиации. Тяга к истории проявилась в Германе с детства,
но как писателя она интересовала его только в единстве с доблестными,
железными, потрясающими характерами.
Вероятно, еще на Урале он задумал роман о создателях паровоза
Черепановых, собирал необходимый для этого материал и делал отдельные
наброски. В Киеве он не оставляет своего замысла и, как можно догадаться по
отдельным фразам из писем, оттачивает и печатает главы из романа. Насколько
серьезно, проникновенно он относился к созданию этого широко задуманного
полотна, можно судить по его письму к Владиславу.
"Черепанов"... мне не дает покоя. Самый лучший способ - сесть в поезд и
поехать сейчас в Свердловск. Но мое почти полное финансовое банкротство
этого сейчас не разрешает. Материалов же, которыми располагаю, особенно по
Тагилу - Демидовы, быт крепостных, точные этнографические данные, тысячи
деталей обстановки, условий - пока недостаточно. Книга строится как
преодоление историокопательства, как прыжок, для которого история должна
быть трамплином. Я считаю, что это единственно правильный метод. Но это и
метод, который придется защищать от литераторов-ползунов, не поднимающих
головы над фактами, а на сем основании воображающих, что это и не положено.
Но именно потому, что книга не историокопательство, а мысль, на факте
рожденная, исторический трамплин должен быть исключительно добротен.
...Теперь я достаточно представляю язык работных людей, хуже - барский.
Быт работных - сносно. Значительно хуже - демидовский и их присных.
Конструкция паровоза ясна абсолютно, вплоть до системы эксплуатации; история
с поездкой в Англию туманна. Повторяю, я все равно характеры буду лепить
по-своему, но для того, чтобы изобрести дирижабль - отрицание воздушного
шара, нужно до деталей знать этот шар".
Чуть позже он пишет брату, что надеется, приехавши на Урал,
договориться насчет издания в Перми или Свердловске сборника своих
рассказов.
Рукописи ненапечатанных довоенных рассказов и глав "Черепанова", должно
быть, погибли в оккупированном Киеве. Но вполне возможно и то, что они
хранятся у кого-нибудь из друзей Германа. Предстоят поиски не только этих
рукописей, но и его произведений, публиковавшихся в газетах и журналах.
Я надеюсь, что могут быть найдены рассказы и роман, созданные им в
Вильховой. Поначалу в его рукописях обнаружилось шесть рассказов, потом еще
два. В давнем своем письме Бажатарник сообщал Занадворовым, что Герман
оставил после себя больше двадцати рассказов. Где остальные - надо выяснить.
Покамест мы располагаем только пятью главами романа. Есть крохотный
листочек, на котором рукой Германа начерчен план двадцатой главы; я думаю,
что он был занесен на бумагу, когда Герман подступил к двадцатой главе:
планировать вперед ему было некогда.
Судя по его задумкам, рассказам и главам романа, Герман собирался
глубоко, широкоохватно изобразить плененную Украину. Это было бы полотно,
полное правды и гнева, теплоты и беспощадности. В этом нас убеждают
фрагменты полотна, производящие огромное впечатление на читателя. Трагедия
народа встает из них. И все это раскрывается через своеобразные, органично
созданные характеры: Марфа из "Молитвы", Ераст из "Думы о Калашникове",
старик-композитор из "Увертюры", Терень из "Была весна", Наташа из романа...
Осознавая тогдашнюю жизнь и отражая в своих произведениях то, что било
по захватчикам и разоблачало их, он формулировал в дневнике раздумья о том,