"Курт Занднер. Сигнал из космоса " - читать интересную книгу автора

использованных страниц. При моем угловатом, малоразборчивом, но емком
почерке, типичном для научных работников, этих страниц вполне достаточно для
изложения всей моей истории, такой необычайной и такой жуткой.
Может быть, я поступил бы правильнее, если бы ограничился лишь самыми
существенными, конкретными фактами, вычислениями и наблюдениями - всем тем,
что уже имелось в конфискованных у меня записях. Но, к сожалению, я слишком
дотошный человек, склонен к чрезмерной обстоятельности - черта характера,
которой я обязан как своей национальности, так и личному складу. Я имею
основания предвидеть, что мое пребывание здесь несколько затянется, значит,
меня ждут впереди бесконечные, нестерпимо мучительные ночи, если у меня не
будет возможности трудиться над этой рукописью. Поэтому я и позволяю себе
писать пространнее.

Однажды утром меня забрали из моего жилища в Грюнбахе - скромном
местечке недалеко от города X. За этим жалким спектаклем наблюдала толпа
жадных до зрелищ зевак, обступивших дом. Каждый из них, несомненно, мог
укрепиться в уверенности, что никогда не следует доверять приезжим, чужакам,
поскольку я не был коренным жителем Грюнбаха. Место моего рождения -
Хютцель, село в Люнебургской степи, а дата рождения - 17 ноября 1914 года.
Согласно созвездиям, я принадлежу к скорпионам, которым приписывается
характер тяжелый, нередко коварный. Незачем подчеркивать, что я, будучи по
образованию и призванию естественником, ни во что не ставлю астрологию. О
звездах я знаю кое-что иное, чем шарлатаны астрологи! Но, так как в нашей
стране почти все газеты и журналы публикуют месячные, недельные и даже
однодневные гороскопы, я мог бы указать моим недругам, что, сверх всего
прочего, я еще и скорпион. Юмор висельника!
Замечу мимоходом, что как раз в то утро, когда меня забирали, я
случайно увидел на листе газеты, в который завертывал свои носки, очередной
гороскоп на текущую неделю. Он предсказывал скорпионам: "Вам предстоят
приятные перемены! Вы на пороге путешествия. Обуздывайте, однако, ваш
темперамент и воздерживайтесь от попыток пробивать стену лбом!" Повторяю еще
раз, это мне вспомнилось между прочим.
Иное дело - моя склонность к размышлениям, мечтательность,
меланхоличность; свойства, которые - и не без основания - приписываются моим
землякам люнебуржцам. К этому предрасполагает, быть может, уже самый
ландшафт моих родных мест, суровый и печальный. Как часто, еще мальчиком,
садился я на вершине холма и долго, мечтательно глядел на древние-древние
кусты можжевельника, такие темные и мрачные, рисовавшиеся на горизонте,
подобно доисторическим надгробиям. Еще и поныне я со стесненным сердцем
вспоминаю мою степь и в ярком наряде первой весенней зелени, и в
блекло-лиловых тонах осени, и в призрачных свитках бледных зимних туманов.
То была еще степь без автострад, без грохота маневрирующих танков. А за
последние недели мне даже приходила мысль, что существа, с которыми я
установил связь, тоже живут в местах, похожих на Люнебургскую степь... Но об
этом после.
Мой отец был скромным помощником лесничего. В первой мировой войне он
лишился ноги, а вместе с ней и возможности бродить по любимым лесам. Это
обстоятельство обрекло его на должность писца в управлении лесничества.
Несмотря на угрюмый, ворчливый нрав, нередко ощутимо отравлявший жизнь и
мне, и моей терпеливой матери, отец в глубине своего сердца по-настоящему