"Александр Зарубин. Коллекционеры" - читать интересную книгу автора

- А проценты... - прошептал он. - Двадцать три года - это же какие
проценты!
- Нет процентов, - сказал я. - Нет никаких процентов.
- Вы это точно знаете? Что без процентов? Но так же не бывает.
- Бывает, - сказал я. - А мебель-то осталась у вас?
- Мебель, - он взмахнул руками. - Это же сплошное уродство, это же
надругательство надо мной! Двухстворчатая! Манна! Где они, створки? Где
стекло, полировка? Где это все? Обман, надувательство. Ни поставить, ни
повесить, ни сесть, ни лечь. Спасибо дяде Боре, помер, бедняга, от запоя,
продавал я ему эти кранты потихоньку, ругался он, правда, сильно, но
покупал. Но это между прочим, понимаете, я вижу, вы порядочный человек. А
потом мастерил из них что-то, из крантов этих, шкатулки всякие, ящички,
бог его знает. А бумажки эти все приходят, а куда я пойду, в милицию? В
горисполком? Засмеют, выгонят, дело пришьют...
Мне стало тошно. Этот меркантильный меланхолик так варварски обошелся
с прекрасной мебелью. Неужели напрасны все мои труды? Неужели они
разбились об это безграничное тупоумие? А нравственное, а эстетическое
потрясение?
- Скажите, - дрожащим голосом произнес я, - и вы все... дяде Боре?
- Нет, не все. Манна осталась.
Я чуть не закричал от радости.
- Она ведь, знаете, громадная такая, растыка. Полкомнаты заняла. Боже
мой! Ведь я мог жильцов держать! Походил он вокруг нее, сломал молоток и
плюнул, и так нехорошо выразился про нее и про меня...
- Неужели?! - почти кричал я.
- Про меня, что ли? Точно. Вам показать ее?
- Конечно!
- Здесь, здесь она, моя погибель.
Старик засуетился, потер руки, во всем его существе появился такой
интерес к моей особе, что я поразился. Надо же, и про кредит забыл,
подумал я.
Мы вошли в пресловутую комнату. Я замер. Да, это оно. Одна створка,
вторая, разумеется, осталась в пространстве Н-27. Поместиться здесь она
никак не могла.
Я подошел ближе. Великий КРУ, Мастер, это его работа! Тончайшие,
влитые блимсы, изящные поперечные блямсы, а какая прелесть в этих
свисающих узорчатых стасках. Глубина и тонкость, тщательная обрисовка
деталей, удивительная, неповторимая соразмерность составных частей - как
жаль, что я не вижу сейчас второй створки, но у меня еще будет время ею
насладиться, - пусть твердолобые твердят о манерности, какая это
манерность, любители грубого натурализма, который вы называете
проникновением в реальность, это - сама красота, а красота и есть высшая
реальность. И какие насыщенные брузды - в них воплотилась сама Кухламония
с ее изумительной изумрудной грязью и белой, нежно-дымчатой кухлой. Да, я
вижу, я вижу грозное пророчество, весть о гибели, воплощенную Великим КРУ
в своем манно! О непонятый, они не слышали грозных слов, которыми кричали
твои творения. И ты, не пожелав покинуть родину, погиб вместе с
соотечественниками и своей мастерской, полной мебели. Прекрасная смерть!
Но какие утраты!
Кто, кто это здесь причитает? "Не дерево, а черт знает что,