"Джеффри К.Зейг. Испытание Эриксоном: личность мастера и его работа " - читать интересную книгу автора

Возможно, что одна из причин, по которой Эриксон так интересовался
бессознательным и гипнозом, состоит в том, что они имели прямое отношение к
его жизни, преследуемой болью. Он постоянно использовал гипноз для
облегчения боли. Осуществляя самогипноз для ее облегчения, он не
программировал себя. Вместо этого он направлял свое бессознательное на идею
покоя, а затем следовал внушениям, которые получал. Он также рассказал мне о
сложной сигнальной системе, которую использовал. Будучи уже в преклонном
возрасте, просыпаясь утром, он отмечал положение большого пальца руки по
отношению к другим пальцам. Если он располагался между мизинцем и безымянным
пальцем, это означало, что ночью ему приходилось сдерживать тяжелые боли.
Если тот располагался между безымянным и средним пальцем, боль была меньше.
Если между средним и указательным - еще меньше. Таким путем он оценивал
объем доступной ему энергии в этот день. Он знал, что бессознательное может
действовать мягко и автономно.
Еще одним даром, который Эриксон внес в свою практику, было его
феноменальное творчество. Творчество поддерживало его проницательность.
Когда я задавал ему вопрос, требующий ответа "да" или "нет", ему, казалось,
доставляло удовольствие отвечать, не прибегая к этим однозначным словам,
даже если такой ответ был гораздо длиннее. Маргарет Мид (1977) отмечала, что
Эриксон всегда стремился к поиску оригинальных решений и подходил к каждой
встрече так, как если бы это было нечто совершенно новое. (Даже несмотря на
то, что Эриксон действительно повторял свои истории и наведения, он
внимательно приспосабливал их к отдельному индивиду. Он не противился
повторению. Во время одного из моих первых сеансов, за которым наблюдал
Эриксон, он побудил меня использовать одно наведение несколько раз подряд с
тем, чтобы я познал многообразие реакций.)
Возможно, творчество и любознательность подкрепляли его силы. В более
молодые годы он казался неутомимым. Он долгими часами работал дома. Выезжая
на лекции, он часто встречался с коллегами, лечил пациентов и проводил
индивидуальную терапию для участников семинаров во внеурочное время. У него
была замечательная память и огромная сила концентрации.
Гуманизм Эриксона не был в полной мере освещен в литературе, однако это
очень важная часть терапии и важная составляющая его успеха. Возможно, одна
из причин, по которой он не казался манипулятором (в уничижительном смысле),
заключалась в том, что он проявлял щедрость и глубокую мудрость в выборе
времени и усилия.
Что касается его щедрости, то он часто проявлял изумительное внимание к
деталям. Вспоминается пример, приведенный в "Семинаре с Милтоном Эриксоном"
(Zeig, 1980a). Когда его 26-я внучка, новорожденная Лорел, посетила Феникс,
Эриксон попросил меня сделать фото. Он также хотел, чтобы на фотографии была
запечатлена деревянная сова, которую он преподнес младенцу в качестве самого
первого подарка в день рождения. (Лорел получила прозвище "Крикунья", потому
что отличалась способностью громко кричать.) Позже Эриксон пояснил мне, что
сова вносит в изображение человечность и это будет оказывать значительный
эффект на Лорел в подростковом возрасте, когда Эриксона уже не будет на этом
свете.
Каждый день в процессе терапии Эриксон делал неожиданные вещи. Вы могли
рассчитывать, что он сделает нечто противоположное тому, что ожидалось.
Хейли (1982) подробно обсуждал, каким образом практика Эриксона служила
противоположностью тому, что делалось традиционными терапевтами. Например,