"Луи Жаколио. В трущобах Индии " - читать интересную книгу автора

позади нас, в самой пустынной части горы, то, пожалуй, ты не подвергнешь
нас опасности, поохотившись там часика два; я боюсь только, чтобы ты,
увлеченный своею страстью к таким развлечениям...
- Клянусь тебе, что не перейду за границы, указанные мне тобою, -
перебил его Барнет, с трудом скрывая свою радость.
- Что же, иди, если тебе так хочется, - отвечал Сердар, сожалея о
своей слабости, - помни только свое обещание! Будь осторожен и не оставайся
в отсутствии более двух-трех часов... ты мне понадобишься, когда вернется
Ауджали.
Фред не успел еще кончить своей фразы, как уже Барнет вне себя от
радости скрылся позади плотной стены тамариндов и бурао, крепкие, сильные
отпрыски которых спускались густой чащей в долину, указанную ему другом.
Было, надо полагать, часов одиннадцать утра; яркое солнце золотило
верхушки больших лесов, которые шли этажами по капризным, волнообразным
уступам Сомната-Кунта; озеро Пантер, прозрачность которого не мутилась ни
малейшим дуновением ветерка, сверкало, как огромное зеркало, под
ослепительными лучами солнца; исполинские цветы огневиков и тюльпановых
деревьев медленно колыхали свои крепкие черешки, как бы ища под листьями
защиты от дневного жара; палящий зной, не смягченный никаким облачком,
лился с небесного свода, заставляя птиц прятаться под ветками диких зверей
в глубине своих логовищ и призывая к покою все, что жило и дышало под этой
экваториальной широтой.
Нариндра и Сами, не заботясь ни о гремучих змеях, ни о кобрах,
вытянутых под карликовыми пальмами и предавались всем сладостям
отдохновения, тишина нарушалась только ясным и серебристым звуком карабина
с литым из стали дулом, который Барнет пускал время от времени в ход.
Всякий раз, когда звук этот, ослабленный роскошной и обильной
растительностью, которая преграждала путь воздушным волнам, достигал до
слуха Сердара, последний не мог удержаться от нетерпеливого движения: один,
сидя под тенью банианов, он продолжал наблюдать за горой с таким видом,
который указывал, что он серьезно чем-то озабочен.
Время от времени он складывал руки и, пользуясь ими, как акустическим
рогом, прислушивался внимательно к шуму, который доносился из нижних долин
со стороны Пуанта де Галль. Можно было подумать, что он ждет условного
знака, так как, прислушавшись более или менее продолжительное время, он с
лихорадочным нетерпением брал бинокль и внимательно занимался изучением
каждой складки земли, каждой части лесной чащи, делая под конец жест самого
глубокого разочарования.
Оставив после этого свой наблюдательный пост, он задумывался, и мысли
его блуждали среди грандиозных проектов, которые он оставил и которые
должны были удовлетворить два чувства, наполнявшие всю его жизнь, -
патриотизм и ненависть к вечным врагам Франции.
Это был один из тех людей, которых природа вылила из чистейшей бронзы
и которые лучше всяких рассуждений доказывали наглядным образом, что
страсть к великим деяниям и героической преданности не представляет собою
одной лишь отвлеченной идеи. Не зная даже его прошлого, можно было смело
утверждать, что в нем не было никаких низких и бесчестных поступков,
несмотря на то, что человек этот перенес много испытаний.
Вот уже десять лет, как он колесил по всей Индии, возмущаясь на каждом
шагу алчностью британцев, которые душили эту прекрасную страну всякого рода