"Лев Жданов. Грозное время (Роман-хроника 1552-1564 гг.) " - читать интересную книгу автора

черноризец". А поп на ответ: "Было бы из-за чего?! Постриг недолго-те
принять и от живой жены! Церковь Святая - первая невеста души и единая,
непорочная, неизменная!.." Вон оно куда уж дело гнут!..
Замолк Данило, смотрит: как его речи повлияли на больного? А тот только
прошептал:
- Дьяка моего... Ивана Михайлова... у него хартия... и митрополита
мне... хочу волю свою...
Не докончил, побледнел и сомлел.
Но для Юрьевых было достаточно. Пользуясь страхом, который зараза
внушала всем близким к Ивану людям, они вторично выследили, когда легче
стало больному, - и явились с Макарием и еще с двумя священниками
митрополичьими, ближайшими, предупредив заранее владыку, в чем дело.
Дьяк Михайлов, у которого, по обычаю, наготове была духовная, дал ее
царю.
Макарий первый вошел к Ивану и долго сидел с ним наедине. О чем
толковали они - никто не узнал. Потом позвали свидетелей: бояр и попов,
приготовленных в соседнем покое, - и они подписали завещание больного царя,
составленное по примеру других таких же актов, писанных отцом и дедом Ивана.
Особенностью их являлся новый порядок наследования. Престол назначался
не старшему в роду, как раньше бывало, а старшему сыну умирающего царя. И
только если нет сыновей у него, власть переходит к братьям по старшинству.
- Царь подписал духовную... Царство царевичу Димитрию приказал! -
сейчас же пронеслось по дворцу.
И печалились люди, близкие к Ивану, - и рады были, что решен этот
жгучий вопрос, грозящий многими неурядицами, умри царь внезапно, без
завещания.
Зато партия князя Владимира призадумалась.
- Никто, как Юрьины, надоумили царя! - сказал Сильвестр, недовольный,
что за последнее время Иван не так уж послушен ему стал, как был первое
время после "великого пожара московского".
- Не беда! - отозвался бывший при разговоре изворотливый князь Иван
Михайлыч Шуйский. - Завещать он все может, хошь Могола Великого престол, -
своему Митяньке. А мы креста не целовали младенцу несмышленому помимо
старшого родича, дяди его, князя Володимера, как оно по старине водилось...
и целовать не станем. Хуже, что ни день, царю... Гляди, до разговенья не
дотянет, не услышит звону пасхального... А мы - своего царя красным яичком
величать будем.
И Шуйский поклонился степенно князю Владимиру, в доме которого
собрались все единомышленники. Но Иван не только дотянул до пасхальной
заутрени, а даже словно бы выздоравливать стал, только слабость сильная
держала его в постели. И по-прежнему отделен он был ото всех, во избежание
заразы.
Вдруг оповещение пришло: на второй день Пасхи - присяга всем боярам и
князьям объявлена, и князю Юрию, и самому Владимиру Старицкому; а присягать
и крест целовать наследнику царскому, первенцу его, княжичу Димитрию. И во
всех церквах приказано от митрополита: Евангелие ставить и к целованию
крестному с записью приводить всех - и бояр, и простых, и служилых людей.
В самую Страстную субботу сильнейший приступ болезни снова поставил
Ивана на рубеже между жизнью и смертью. По словам врачей - то был
решительный кризис.