"Владимир Карпович Железников. Таня и Юстик (Повесть) " - читать интересную книгу автора

дома с круглым чердачным окошком. Папа так разволновался, что вынужден был
остановиться и закурить, чтобы прийти в себя.
- А в этом доме жили Грёлихи, - показал папа на соседний дом. - Они в
нем жили до тридцать восьмого года, а потом уехали в Германию и вернулись
вместе с фашистами.
Ясно было, что папа просто тянет время, потому что про этих Грёлихов
я давным-давно знала.
Дверь оказалась открытой, и мы очутились в прихожей, из которой,
кроме дверей в кухню и комнату, вела узенькая крутая лестница на чердак.
Папа потрогал перила лестницы, даже, пожалуй, не потрогал, а погладил,
словно это живое существо. Что-то было во всем этом таинственное: и в том,
как папа себя вел, и в том, что нас никто не встретил, но дверь была
открытой, и эта лестница на чердак.
В комнате за столом сидела женщина и что-то писала в толстой тетради.
Она так увлеклась своим занятием, что не слышала наших шагов. У женщины
было красивое лицо и светлые волосы, собранные в тугой узел.
Папа поздоровался. Она от неожиданности вздрогнула и встала нам
навстречу.
- Извините, - сказала она. - Я не слышала... - и внимательно
посмотрела на нас.
- Дверь была открыта, - сказал папа глухим голосом, оглянулся и
добавил: - Удивительно.
- В этом доме никогда не закрывают дверей, - сказала женщина.
- Когда-то закрывали, - ответил папа.
- Вы Телешов? - спросила она.
- Он самый.
Она протянула пане руку и сказала, что они давно нас ждали и уже
волновались, что мы опаздываем. Потом посмотрела на меня и спросила у
папы:
- Это и есть ваша? - и, не дожидаясь ответа, назвалась Далей, женой
Миколаса.
- Представьте, догадался. - Папа приветливо улыбнулся, и я поняла по
его улыбке, что Даля ему понравилась, еще раз оглядел комнату и повторил
свое любимое словечко: - Удивительно!
И я следом за папой оглядела комнату, чтобы понять, что ему в ней
показалось удивительным.
Мебель была старая: громадный и тяжелый буфет, широченный диван,
обитый кожей, залатанный во многих местах, стол, который занимал половину
комнаты, и пианино. А на стене висело распятие - это было, конечно,
удивительно - и большой портрет пожилого мужчины с печальными глазами. "Он
самый, - догадалась я. - Священник".
Даля предложила нам сесть, и мы все уселись, но, как всегда бывает в
таких случаях, чувствовали себя неудобно. И смотреть по сторонам неловко,
и разговаривать неизвестно о чем.
- Таня, положи куда-нибудь сумку, - сказала Даля. - Она тебе оттянет
плечо.
- Это кинокамера, - ответила я.
Обижать я ее совсем не хотела, но получилось так, как будто я над ней
посмеялась, что она не может отличить кинокамеру от простой сумки.
Даля извинилась передо мной за свою неосведомленность и спросила у