"Андре Жид. Тесей" - читать интересную книгу автора

которые на Крите красуются повсюду, - я поклялся Ариадне, что ни за что не
собьюсь с пути. Ей непременно захотелось самой привязать к моему запястью
кончик нити - узлом, который она почитала брачным, потом она потянулась ко
мне губами, крепко-накрепко прижав их к моим, что длилось, как мне
показалось, бесконечно долго. Я замешкался с отправкой.
Тринадцать моих спутников, среди них Пирифой, и спутниц намного
опередили меня - я нагнал их уже в первой зале, совершенно одурманенных
ароматами; я забыл сказать, что вместе с нитью Дедал дал мне кусок ткани,
пропитанный сильным противоядием от них, строго наказав мне перед входом
приспособить ткань наподобие намордника. И здесь не обошлось без помощи
Ариадны. Благодаря этому, правда дыша с трудом, я смог, погрузившись в эти
опьяняющие пары, остаться с ясным рассудком и нерасслабленной волей. Однако
я начал задыхаться, привыкнув, как уже говорил, чувствовать себя хорошо
только на свежем воздухе; меня угнетала искусственная атмосфера этого места.
Разматывая нить, я проник в следующую залу, более темную, чем первая,
затем в другую, еще более темную, затем еще в одну, где уже мог продвигаться
только наощупь. Рука моя, шаря по стене, наткнулась на ручку двери, и, когда
я открыл ее, оттуда хлынул поток света. Я вышел в сад. Перед собой, на
поляне с цветущими лютиками, адонисами, тюльпанами, жонкилями, нарциссами и
гвоздиками, я увидел привольно раскинувшегося Минотавра. К счастью, он спал.
Мне бы следовало поспешить и воспользоваться его сном, но что-то остановило
меня и удержало мою руку: чудовище было прекрасно. Как это бывает у
кентавров, некая особая гармония слила в нем воедино человека и животное.
Кроме того, он был молод, и молодость сообщала какую-то прелестную грацию
его красоте - этому опасному для меня оружию, более сильному, чем сила,
перед которым мне пришлось призвать на помощь все мужество, на какое я был
способен. Ибо лучше всего сражаешься тогда, когда тебя укрепляет ненависть,
а я не мог его ненавидеть. Я даже любовался им какое-то время. Но вот он
открыл один глаз. Я увидел, что взгляд его туп, и понял, что должен
действовать...
Что я сделал потом, как все произошло - точно вспомнить не могу. Ведь
если мой намордник сидел на мне очень плотно и не позволил парам в первой
зале оглушить мой рассудок, они все же подействовали на мою память, и, хотя
я одержал верх над Минотавром, я сохранил о своей победе лишь смутное
воспоминание, сладострастное в конечном итоге. Довольно об этом, поскольку
выдумывать я не берусь. Помню, также как во сне, очарование этого сада,
столь пьянящее, что, казалось, я не смогу от него оторваться; разделавшись с
Минотавром, я с большой неохотой возвратился, сматывая клубок, назад, в
первую залу, дабы присоединиться к своим товарищам.
Они сидели за столом, уставленным яствами, поданными неведомо как и
неведомо кем, ели до отвала, пили допьяна, тискали друг друга и дико
хохотали, как сумасшедшие или идиоты. Когда я выказал намерение увести их
оттуда, они воспротивились, заявив, что здесь им очень хорошо и уходить они
вовсе не собираются. Я настаивал, говорил, что принесу им избавление.
Избавление от чего? - вскричали они. И, сразу вдруг ополчившись на меня,
осыпали градом ругательств. Мне стало очень обидно, особенно за Пирифоя. Тот
едва узнавал меня, отрицал все добродетели, насмехался над своим
человеческим достоинством и цинично заявлял, что не согласится променять
теперешнее благополучие ни на какую мировую славу. Я не мог, однако,
сердиться на него, слишком хорошо понимая, что без предостережений Дедала я