"Андре Жид. Имморалист" - читать интересную книгу автора

Андре Жид

Имморалист

(пер. А. Радлова)

ПРЕДИСЛОВИЕ

Выдаю эту книгу за то, что она есть. Это плод, полный горького пепла;
она подобна колоквинтам пустыни, которые растут на сожженной почве и лишь
сильнее разжигают жажду, но на золотых песках не лишены красоты.
Если бы я вздумал выдать своего героя за образец, надо было бы
признать, что это мне плохо удалось; те немногие, которые заинтересовались
историей Мишеля, возненавидели его всей силой своей доброты. Я недаром
украсил Марселину столькими добродетелями; Мишелю не могли простить, что он
не предпочел ее себе.
Если бы я вздумал выдать эту книгу за обвинительный акт против Мишеля,
это мне удалось бы не лучше, так как никто не почувствовал ко мне
благодарности за негодование, которое вызывал к себе мой герой; кажется, что
это негодование испытывали вопреки моему намерению; с Мишеля оно
переливалось на меня; еще немного - и меня смешали бы с ним.
Но я не хотел делать эту книгу ни обвинительным актом, ни похвальным
словом - и воздержался от суда. Теперь публика уже больше не прощает автору,
если он, описав какой-нибудь поступок, не высказывается ни за, ни против
него; даже больше - хотели бы, чтобы в течение самой драмы он стал на
чью-либо сторону, определенно высказался бы за Альцеста или Филинта, за
Гамлета или Офелию, Фауста или Маргариту, Адама или Иегову. Разумеется, я не
утверждаю, что нейтральность (я чуть было не сказал: нерешительность) есть
знак великого ума; но я думаю, что многие великие умы испытывали отвращение
к... выводам и что правильно поставить проблему не значит считать ее заранее
разрешенной.
Я против желания употребляю слово "проблема". По правде сказать, в
искусстве нет проблем, достаточным разрешением которых не было бы само
произведение искусства.
Если под словом "проблема" подразумевать "драму", я скажу, что драма,
которая описывается в этой книге, несмотря на то, что она разыгрывается в
душе моего героя, достаточно обща, чтобы не оставаться замкнутой в единичной
истории Мишеля. Я не притязаю на изобретение этой "проблемы"; она
существовала до моей книги, и, торжествует или гибнет Мишель, "проблема"
продолжает существовать, и автор не приписывает себе ни торжества, ни
поражения.
Если некоторые тонкие умы усмотрели в этой драме только описание
странного случая, а в герое только больного человека; если они не признали,
что несколько очень насущных и общеинтересных мыслей могут заключаться в
ней, - в этом не виноваты ни мысли, ни драмы, но лишь сам автор, то есть его
неловкость - несмотря на то, что он вложил в эту книгу всю свою страсть, все
слезы и все старания. Но реальная значительность произведения и интерес к
нему публики нынешнего дня - вещи совершенно различные. И я думаю, что без
особенного самомнения можно предпочесть опасность в первый день не
заинтересовать вещами, воистину интересными, - тому, чтобы привести в