"Славой Жижек. Добро пожаловать в пустыню Реального " - читать интересную книгу автора

Разве это не истинно по отношению к нашему "постмодернистскому" времени
с его свободой к деконструированию, сомнению, дистанцированию от себя
самого? Не следует забывать, что Честертон делает то же самое утверждение,
что и Кант в своей работе "Что такое Просвещение?": "Рассуждайте сколько
угодно и о чем угодно, только повинуйтесь!" Единственное различие состоит в
том, что Честертон более последователен и растолковывает имплицитный
парадокс кантианского рассуждения: свобода мысли не только не подрывает
существующее общественное рабство, она непосредственно служит его опорой.
Старый девиз - "Не рассуждай, повинуйся!", на который реагирует Кант,
приводит к обратным результатам: он действительно порождает восстание;
единственный способ закрепить общественное рабство - свобода мысли.
Честертон также достаточно последователен, чтобы озвучить лицевую сторону
девиза Канта: борьба за свободу нуждается в отсылке к некоторой неоспоримой
догме.
В классической сцене из эксцентричной голливудской комедии девушка
спрашивает своего парня: "Ты хочешь на мне жениться?" "Нет!" "Хватит
увиливать от вопроса! Отвечай прямо!" В известном смысле эта логика
справедлива в своей основе: единственный приемлемый прямой ответ для
девушки - "Да!", поэтому все остальное, включая прямое "Нет!", считается
уверткой. В основе этой логики, конечно, лежит принудительный выбор: вы
свободны принимать решения при условии, что вы делаете правильный выбор.
Разве священник не опирается на этот же парадокс в споре с
мирянином-скептиком? "Веруешь ли ты в Господа?" "Нет". "Хватить увиливать от
вопроса! Отвечай прямо!" И опять, в глазах священника только прямой ответ
должен доказать веру в бога: не занимая ясной симметричной позиции,
атеистическое отрицание веры есть попытка избежать проблемы столкновения с
божественным. И разве то же самое не происходит сегодня с выбором
"демократия или фундаментализм"? Можно ли, на языке этого выбора, выбрать
"фундаментализм"?
Проблематичным в том способе, которым правящая идеология навязывает нам
этот выбор, является не "фундаментализм", но скорее сама демократия: как
если бы единственной альтернативой "фундаментализму" была политическая
система парламентской либеральной демократии.

1. СТРАСТИ РЕАЛЬНОГО, СТРАСТИ ВИДИМОСТИ

Когда по пути из дома в театр в июле 1953 года Брехт пропускал колонну
советских танков, движущихся к Stalinallee, чтобы подавить восстание
рабочих, он махал им рукой, и - он описал этот день в своем дневнике - в тот
момент у него впервые в жизни (он никогда не был членом партии) возник
соблазн вступить в Коммунистическую партию. Дело не в том, что Брехт считал
допустимой безжалостную борьбу в надежде на то, что она приведет к
процветанию в будущем грубость настоящего насилия как такового
воспринималась и одобрялась как знак подлинности... Не является ли это
образцовым случаем того, что Ален Бадью определил в качестве ключевой черты
двадцатого столетия: "страсть Реального" (lа passion du reel)?[2] В отличие
от девятнадцатого столетия утопических и "научных" проектов и идеалов,
замыслов будущего, двадцатый век имел своей целью освобождение вещи как
таковой, непосредственную реализацию Нового Порядка. Основной и определяющий
опыт двадцатого века - непосредственный опыт Реального, в противоположность