"Камиль Зиганшин. Пять рассказов (Перелом, Беркут, Горное око, Горбун)" - читать интересную книгу автора

наступить на гнездо Корней отвел ногу в сторону, но, угодив в свежую
медвежью лепешку, поскользнулся и, не удержав равновесия, полетел с обрыва.
Обо что-то ударился. Раздался жуткий хруст.
Корней попытался было сразу встать, но боль в ноге была такой острой,
что тут же сел. Кость левой голени согнулась так, словно в ней появился
дополнительный сустав. Перелом!!!
Осознав всю серьезность своего положения, Корней лихорадочно размышлял,
что предпринять.
Пытаясь подозвать Снежка или Лютого, он поулюлюкал, посвистел. Холмы,
плотным кольцом окружавшие озеро, не выпустив призыв о помощи, ответили
дружным эхо. Теперь Корнею стало понятно, почему это озеро так долго не
могли обнаружить. Сколько не кричи, за холмами никто ничего не слышит.
От деда парнишка как-то слышал, что сообразительные лисы при переломе
закапывают лапу в мягкий грунт и терпеливо неподвижно сидят, пока кость не
срастется. "Надо попробовать?" - решил скитник и, корчась от боли, сполз
поближе к воде. Снял с поврежденной ноги чуни с опорками. Выкопал рукой в
жирном иле канаву и бережно уложил ее туда. Стиснув зубы, на ощупь
состыковал сломанную кость. Затем завалил ногу вынутым илом, ладонями
утрамбовал его. А чтобы самому удобно было лежать, нагреб под спину сухой
береговой хлам, под голову сунул котомку с припасами.
Когда взмокший Корней с облегчением откинулся на спину, его напряженное
лицо прояснилось. Теперь следует набраться терпения и ждать помощи. А для
начала не мешает оглядеться.
Он лежал на берегу залива. За спиной, в пяти саженях поднимался,
ощетинившийся густым лесом, обрыв. На вершине старой, с обломанной верхушкой
лиственницы, словно шапка, нахлобученная на ствол, гнездо заправского рыбака
- скопы. Слева и справа небольшие заводи, заросшие местами осокой. Само
озеро окружено зелеными холмами.
Передохнув, он, на всякий случай, еще несколько раз поулюлюкал Снежка,
но кроме двух грузных, блестящих, словно ваксой намазанных ворон, давно
алчно вглядывавшихся в беспомощно лежащее существо, да подтянутого куличка,
беззвучно семенившего по влажному илу, на его крик никто не обратил
внимания.
Обездвиженного Корнея стало донимать, нимбом колыхавшееся над головой,
комарье. Пока скитник возился с ногой, они почти не беспокоили, но, как
только он лег на спину, набросились с таким остервенением, что можно было
подумать будто в окрестностях кроме него нет ни единого живого существа.
Пришлось достать из котомки банку с вонючей дегтярной мазью с какими-то,
известными только деду, добавками, и натереть ею руки, шею и лицо.
Кровопийцы с сердитым писком кружились вокруг, но кусать перестали. Под этот
назойливый, монотонный писк Корней даже задремал.
Проснулся от влажного толчка в щеку.
-Лютый, ты?
В ответ шершавый язык лизнул его.
Скитник обнял поджарого друга, потрепал за пышные бакенбарды, взъерошил
дымчатую, с коричневым крапом шерсть.
-Умница! Молодец, что нашел! Давай, брат, выручай! Видишь, я не
ходячий. Беги в скит, приведи отца... Давай, иди, иди... Что с тобой? Не
понимаешь? Повторяю: иди в скит. Приведи отца.
Лютый, изображая нежелание, выразительно отвернул морду и бесстрастно