"Дэвид Зинделл. Хранитель Времени (Реквием по Хомо Сапиенс - 1) " - читать интересную книгу автора

"Зловременье победить нельзя". И оказался прав. Считается, что именно
разница в возрасте убивает любовь, но я думаю, это не всегда правда. Любовь
убивает не только возраст, но и самосознание. С каждой прожитой нами
секундой мы все больше становимся собой. Если такая вещь, как судьба,
действительно есть, она состоит именно в этом: наше внешнее "я" ищет и
пробуждает в себе истинное "я", несмотря на ужас и боль этого процесса - а
ужас и боль присутствуют всегда - и на цену, которую приходится за это
платить. Соли, повинуясь своему сокровенному желанию, вернулся из центра
галактики, охваченный стремлением постичь смысл жизни и смерти, а Жюстина
те же самые годы провела, наслаждаясь радостями жизни: вкусной едой,
прогулками над морем в сумерки (а если верить молве, и любовью), упражняясь
при этом в прыжках и выписывая восьмерки.
- Я не хочу, чтобы Жюстина с ним говорила, - заявил я. Мать тронула
мою щеку рукой, как делала в детстве, когда я температурил, и сказала:
- Не дури.
Мои однокашники-пилоты во главе с невероятно длинным и тощим
Зондервалем просочились сквозь толпу специалистов, как черное облако, и
окружили нас. Ли Тош, Елена Чарбо, Ричардесс - я считаю их лучшими
пилотами, когда-либо выходившими из стен Ресы. Мой старый друг Делора ви
Тови поздоровалась с моей матерью, теребя свои белокурые косы. Зондерваль,
происходящий из семьи эталонов с Сольскена, вытянулся во весь свой
восьмифутовый рост и сказал:
- Вот что я хочу тебе сообщить, Мэллори. Весь наш колледж гордится
тобой. Тем, что ты не побоялся Главного Пилота - извините, Жюстина, я не
хотел вас обидеть, - и твоей клятвой. Мы все понимаем, какое для этого
требуется мужество, и желаем тебе успеха в твоем путешествии.
Я улыбнулся, потому что мы с Зондервалем всегда были самыми заядлыми в
Ресе соперниками. Он вместе с Делорой, Ли Тошем (и Бардо, когда тому
приходила охота) был самым способным из моих соучеников. Хитрости при этом
ему было не занимать, и я почувствовал в его хвалебной речи немалую долю
упрека. Думаю, он не верил, что это отвага побудила меня произнести
подобную клятву, и понимал, что я пал жертвой собственной запальчивости.
Впрочем, он казался весьма довольным, думая, вероятно, что из такого
путешествия я уже не вернусь. Хотя эталоны с Сольскена всегда испытывают
потребность быть довольными собой, потому и сделали себя особями такого
немыслимого роста. Зондерваль и остальные, извинившись, оставили нас, и
мать сказала:
- Мэллори всегда был популярен - если не у мастеров, так у своих
товарищей.
Я кашлянул, уставившись в белые треугольники пола. Пение стало громче,
я узнал один из героико-романтических мадригалов Такеко, и меня охватило
отчаяние пополам с ложной отвагой. В полном смятении, колеблясь между
бравадой и трусливой надеждой, что Соли освободит меня от клятвы, я сказал,
повысив голос:
- Мама, я дал клятву по доброй воле, и для меня не имеет значения, что
Жюстина скажет Соли.
- Не дури, - повторила она. - Я не позволю тебе убить себя.
- Ты хочешь, чтобы я себя обесчестил?
- Лучше бесчестье - что бы ни означало это слово, - чем смерть.
- Нет, - сказал я, - лучше смерть, чем бесчестье. - Но я сам не верил