"Конан – изменник" - читать интересную книгу автора (Карпентер Леонард)

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ

После того как дверь за принцем и его солдатами с визгом захлопнулась и ключ проскрежетал в замке, вокруг Конана воцарились полнейшая темнота и глубокая тишина. Грохот в голове внезапно взорвался страшным ревом, подобным шуму обвала в горах, и это прозвучало странным контрастом к той мертвой тишине, что окружала его. Он видел призрачные расплывающиеся пятна света, то и дело складывающиеся в странные фигуры, которые плыли перед его больными глазами в черной, как крыло ворона, темноте зала. Затем он медленно начал чувствовать, как могучие силы организма, взращенного среди дикой природы и войны, постепенно восстанавливаются, вливаются в жилы.

После долгой неподвижности и ошеломления он осторожно переместился к стене. Постарался, устроиться так, чтобы те места, которые сильно пострадали от ударов кулаков и о камни, не соприкасались с грубой каменной кладкой стены. И снова он выждал, пока успокоились сердце и дыхание.

Осторожно вытянулся киммериец на полу, ощупал свое тело, проверяя, насколько велик вред, причиненный ему побоями. Хотя область паха была защищена кожаной набедренной повязкой, она болела так, будто повязка прикрывала одну сплошную голую боль. Болела грудь. Вероятно, после того, как с него сорвали доспехи, оставив только льняную рубаху, ему сломали ребро. Конан пересчитал зубы и выяснил, что некоторые шатаются, а один так сломан, что острый край грозит порвать щеку.

Но железные мускулы тренированного тела уберегли его от худших повреждений. Ему еще раз повезло, за что он вознес тихие благодарственные молитвы Крому, Митре и множеству других, менее знаменитых божеств.

Сквозь эти благочестивые мысли то и дело просачивались воспоминания о слухах насчет духов этих подземных свобод. Гули, сказал Ивор… И тотчас же мурашки пробежали у него по затылку и рукам.

Конан напрягся, пытаясь проникнуть взором и слухом сквозь кромешную тьму, царившую кругом. Он втянул в себя воздух, ощутил холодное движение в этой темноте. Испуг поднялся в его груди. А ведь он был чужд любому суеверию. Но он слишком хорошо знал из личного опыта, что создания ночного ужаса ДЕЙСТВИТЕЛЬНО существуют. Было бы чистейшей воды чудом, если бы в таком проклятом подземном мире, как это подземелье, не кишели бы все эти чертовы ночные твари.

Киммериец успокоил сердце и попытался собраться и подготовиться к нападению, как если бы имел дело с врагом в человеческом обличий. Но только невозможное это дело, потому что все эти существа могли иметь любую, совершенно непредставимую форму. В каждое мгновение на него могла выскочить одна из этих тварей. Вероятно, уже несколько из них с их жуткими клыками и когтями потихоньку подбираются к нему в темноте. Варвар стиснул свои и без того болевшие зубы и постарался обуздать крылья фантазии.

Он должен чем-нибудь отвлечься! Конан взял цепи, которые были пропущены сквозь железный обруч на шее, сжал их в кулаках, начал тянуть и поворачивать. Безуспешно. Они были выкованы из нового крепкого железа. Только для того, чтобы вытащить из каменной кладки медные заклепки, потребовалось бы много дней тяжелой работы. И ось была прочной, а железный обруч так плотно сидел на шее, что невозможно было даже пальца просунуть.

С трудом, преодолевая боль, он выпрямился. Теперь он стоял. При этом ему пришлось прикусить губы, чтобы не застонать. Цепь тянулась от ошейника к кольцу в стене, расположенному прямо над головой. Он поворачивался и поворачивался, но вывернуть ее так и не сумел. Над головой скрежетало и скрипело. Каменная пыль сыпалась ему в лицо. Таким образом он понял, что крюк все-таки поворачивается в стене.

В порыве захватившей его радости он поддернул цепь повыше, уперся ногами в стену и дернул изо всех сил.

Но крюк не выскочил. Упорное сопротивление железки говорило о том, что она совсем новая и наверняка держится не только в кладке этой стены, но и прикреплена для страховки с другой стороны стены, в соседнем помещении.

Киммериец снова опустился на пол. Он кашлял, любое движение причиняло ему боль. Втайне он проклинал теперь тех самых богов, которым только что возносил хвалу.

Он не видел здесь никакой возможности для бегства. Глубочайшее отчаяние овладело им, когда он начал думать о своей судьбе и о судьбе своих друзей. Евлалия и барон Стефани, правда, ушли прошлой ночью от принца Ивора и его людей. Но принц намекнул на то, что узнал их. Сумеют ли они вовремя уйти достаточно далеко от этого города, чтобы предупредить наемников о предстоящем уничтожении?

Но станут ли они вообще хотя бы пытаться? Мысли Конана терялись в мрачных, запутанных коридорах. Тантизиум стоял на пороге новой гражданской войны. Возможно, Стефани решит, что свыше четырех тысяч вечно голодных и все более и более алчных искателей приключений представляют собой угрозу, от которой лучше бы избавиться. Насколько Конан знал кофитов, все они были хитрыми и склонными к предательству.

Думал Конан и о Друзандре, о ее прекрасных подругах по оружию, о своих старых товарищах, знакомых еще по воровским временам. И о Гун-дольфе. Хотя их прощание после бала было несколько… сумбурным и они с тех пор не виделись, все же Конан думал, что старый вояка остался ему другом. При мысли о том, что все они будут уничтожены кровавым колдовством Агохофа, Конан впадал в необузданную ярость и бешено дергал цепь своими потными руками. В действительности все это беспокоило его куда больше, чем пытки, которые посулил ему принц Ивор наутро.

Утро… Он тщетно попытался еще раз разглядеть что-нибудь в этой кромешной тьме. Сумеет ли он понять, что наступило утро? Как он узнает, что пришло время, когда надежды выбраться отсюда уже не будет и он окажется заживо похороненным? Напряженно вслушивался он в каждый звук, доносившийся со стороны часового, оставленного перед дверью подземной камеры; в каждый плеск капли, падавшей с потолка.

Нет, это было не все. Ему вдруг показалось, будто его глаза различают тонкую, слабую вертикальную полоску света там, где должна была находиться дверь. Что это – свет факела пробивается из коридора? Не попытаться ли ему отвлечь стражника воплем? Каким-то образом завлечь этого солдата поближе к себе, чтобы можно было схватить его руками, задушить, его мечом попытаться разрубить цепи? Идиотский план.

Что это было? Внезапно все чувства Конана застыли. Да, оттуда ДОНЕССЯ ШУМ; правда, очень тихий, прерывистый, трудно определимый. Но он донесся с совершенно иной стороны, оттуда, где подземелье терялось во мраке и уходило еще глубже. И теперь этот звук медленно приближался.

Конан вслушивался изо всех сил. Теперь он различал уже медленные шаркающие шаги. При каждом втором шаге доносилось очень тихое позвякиванье, как будто идущий тащил что-то за собой. Конан раскрыл рот, чтобы не сопеть носом. Он стоял совершенно тихо и крепко держал цепи, чтобы они не звякнули. А шаги все приближались и приближались.

И вот – от идущего оставалось расстояние не больше ширины ладони – до него донеслись слова, произнесенные слабым сухим голосом. Конану казалось, что слышит даже не голос, а какое-то шелестение. Такой звук могла бы издавать крыса, шуршащая старым пергаментом. И все же смысл этих слов был ясен.

– Бессмысленно прятаться, чужак. Я вижу тебя в свете, который падает из-за двери.

Конан не ответил. Сердце билось у него под горлом. Его сознание лихорадочно пыталось нарисовать образ этого странного существа.

– Прости меня, чужак, – продолжал незнакомец, – я бы не хотел вызывать в тебе ужас. Эта смертная оболочка увяла; но тем не менее я могу видеть в слабом скудном свете. Мой голос истлел, потому что я редко им пользуюсь. Тысячелетия и эпохи миновали с тех пор, как у меня были гости.

Противное шуршание приблизилось еще больше. Голос раздавался на такой высоте, что мог бы принадлежать, судя по росту, согнутому старику. Тем не менее холодная дрожь страха перед сверхъестественным пробежала у Конана по спине. И голос у него дрожал, когда он ответил незнакомцу:

– Гуль! Злой дух! Ночной кошмар! Кем бы ты ни был – прочь от меня! Предупреждаю! Эти руки не раз уже побарывали гнусных порождений преисподней и вбивали им в глотку все их издевательства над смертными людьми!

Когда древний-предревний голос донесся снова, он звучал уже громче. В нем, казалось, слышалась теперь обида:

– Не оскорбляй меня, чужак, и не грози мне силой. Я всего лишь человек, как и ты, пленник этих отвратительных катакомб.- Конан слышал шаркающий звук, когда слабые ноги прошлепали по камням. – Я не хочу делать тебе дурного. Я хотел всего лишь еще раз поговорить с таким же, как я, с товарищем по несчастью, – после долгих, долгих, долгих лет одиночества. Конан все еще держался недоверчиво:

– Я знаю, ты лжешь, злой дух. Как может человек жить так долго? Эти подземелья были заперты на замок много лет. А что ты ел и пил?

– О, это правда, да, это правда. – Призрачный голос слегка дрожал, как будто от стыда. – Возможно, теперь я и не настоящий человек, отлученный от общества людей, которые живут, ходят, едят, бегают там, наверху, в верхнем мире, да. Действительно, правда, воистину настал один час, много-много-много лет назад, когда стражники не пришли больше ко мне по коридорам, по переходам сюда, и тогда у меня уже было чувство, что мне придется провести всю, всю жизнь здесь, в глубочайших подземельях, в клетках, в камерах, заточенным.

Да, стихло бряцанье, звяканье, звон цепей, ибо они распались, смолкли вопли, крики, стоны пытаемых, стихли все другие звуки, к которым я привык, которые были мне так знакомы, как знакомы тебе там, наверху, голоса птиц, шутки людей, песни, грохот колес и копыт на улицах, в городе, в верхнем мире. Пропали и миски с рыбной баландой, а ведь это была единственная моя еда. И тогда мне стало ясно, что подвалы оставлены людьми. И я тоже оставлен вместе с этими подвалами.

Но, по счастью, вскоре после этого распалось самое слабое звено моей цепи, которую я влачил столь долгие годы столь терпеливо, – и я стал свободен!

При этом слове старый человек захихикал, но вскоре опять смолк. И только потом пояснил, как бы извиняясь:

– Не в самом деле свободен, как ты понимаешь, не от подвала свободен. Ибо здесь были выстроены стены и барьеры, преграды и препоны, а мне было их не устранить, с моими-то слабыми силами. И все же я был свободен бродить по этим глухим коридорам и переходам и жить, жить. О, я не хочу делать тебе упреков, если ты считаешь мой' способ выжить чем-то противным человеческой природе. И чем я тут питался, спрошу я тебя? Были только эти маленькие ползучие твари, которые шныряли среди костей моих давно умерших сотоварищей, голодные крысы, которые жрали этих бедных маленьких ползучих тварей, а еще летучие мыши, спящие на сводах камер. Я бы все равно их не поймал. Эти и тысячи других отвратительных вещей меня питали и кормили и сохранили мне жизнь до сего дня. Это питание, конечно же, не было здоровым, насколько я могу установить, но все лучше, чем падаль, скажу я тебе… И вода! – Голос снова встрепенулся. – Воды уж было у меня хоть залейся. В самом глубоком подземелье находится самый древний, наидревнейший из колодцев этого замка. Сейчас он немного затхлый, но все же прожить можно. Населенный странными безглазыми рыбами. Они метались между пальцев. Когда мои слабые руки схватили одну из этих рыб, – тут голос мечтательно затуманился, – так вот, уважаемый, то был настоящий деликатес!

Затем старик заговорил своим обычным слабым голосом, будто вел речь о чем-то само собой разумеющемся.

– Итак, чужеземец, ты понял, что я действительно знаю здесь, под землей, все ходы и выходы, все потайные углы. При моей слабости и медлительности я способен изловить здесь любую тварь. Я достаточно привык к темноте и хорошо вижу здесь. Сейчас, например, я вижу, что ты трогаешь свою шею, чтобы облегчить трение кольца, которым тебя сковали. Я смог выжить в этом скорбном подземном мире. Возможно, я помогу и тебе сделать то же самое.

– А как насчет гулей, которые, говорят, кишат в этих подземельях? – поинтересовался Конан, все еще обуреваемый сомнениями. – О них ты что-нибудь слышал?

– Нет, уважаемый. Не могу признаться со всей ответственностью, что повстречал здесь хотя бы одного гуля. – Голос старика-заключенного снова набрал силу. – Ибо если бы я встретил хотя бы одного, могу заверить тебя, чужеземец, ты бы это сразу понял. Они бы наверняка меня сожрали!

Визгливый смешок, последовавший за этим замечанием, в ушах Конана прозвучал безумием. Тем не менее Конан тоже не удержался – хмыкнул, хотя дрожь, вызванная этим странным посетителем, еще не окончательно его отпустила. Всплеск оживления будто бы смыл следы страданий с этого старика, а ведь он страдал много лет!

– Замечательно, – буркнул Конан, у которого от смеха ныло все его избитое тело, – мы теперь вроде как сокамерники. А если это не так, то я мало могу что против этого сделать. – Он прислонился спиной к холодному камню. – Как тебя зовут, старик?

Визгливый смех стих. Воцарилось долгое молчание. Очень, очень долгое. Наконец голос плачуще произнес:

– Позволительно ли мне будет не отвечать, чужеземец? – Невидимый сотоварищ Конана говорил с душевной мукой, граничившей с истерикой. – Мое имя… Это слово… я его не слышал, и оно не сходило с моих губ в течение долгого-долгого времени… Я позабыл его.

– Ничего, забыл, и вспомнится, – попытался Конан утешить своего невидимого друга. – Может быть, ты просто не хочешь говорить, ну и неважно. Только лучше скажи мне, за что тебя сюда сунули. Просто так? Или натворил чего?

Старик испустил сухое, слабое рыдание, хотя только что визгливо, дико смеялся.

– Бесполезно! Лучше спроси меня, как мошки могут спастись из паутины! Спроси, где подвальные крысы прячут свое потомство! – Голос сорвался, и старик застонал. – Моя человеческая жизнь окончена. Она забыта, забыта. Все затянули туманы прошлого, минувшего. Слишком долго я нахожусь здесь. Я ничего не помню, все забыто, ушло, погасло в памяти.

Парень, должно быть, окончательно умом тронулся, подумал Конан. Его голос стал ровным, в нем звучал теперь вызов:

– Ты хочешь сказать, что даже не думал о том, как бы бежать отсюда и вернуться в мир? Если так, то проваливай! Мне такой товарищ не нужен.

После короткой паузы старик снова взял себя в руки.

– На самом деле я не раз думал о том, как бы бежать отсюда, – сказал он мрачно, – хотя позабыл уже, как выглядит небо. Знаю, никогда уже не смогу выносить солнечного света. И тем не менее я бы хотел выходить наружу… хотя бы по ночам…

– Тогда притащи мне каких-нибудь булыжников или балку, чтобы я мог сломать эти цепи.

– Мой друг, это можно сделать гораздо проще. – Голос выдержал выжидательную паузу. – Но если я освобожу тебя, ты должен обещать, что поможешь мне выбраться отсюда. Даешь слово?

– Ну конечно, да, да, даю!

– Тогда подожди здесь. Одно мгновение. Сейчас вернусь.

– Можно подумать, у меня есть другая возможность, старый… – Большего Конан не сказал, когда снова послышались странные шаркающие шаги. На этот раз они удалялись от Конана с медлительностью, вызывающей мысли о бесконечном. Было в ней что-то болезненное и жутковатое. Конан вслушивался в темноту, гадая: какое новое безумие выкинет сумасшедший старец?

Однако по крайней мере гули его не глодают. Он поднял затекшие руки и попытался разогнать кровь.

Спустя некоторое время шаги стихли вдали. Конан снова остался один в темноте и пустоте. Он посмотрел на дверь подземелья. Слабая полоска света осталась той же. Либо охранник ничего не слышал, либо боялся голосов из катакомб.

Конан начал гадать, услышит ли он снова старого заключенного. Уж не привиделась ли ему эта диковинная встреча? Может быть, это был бред? Или какой-нибудь ночной дух решил его подурачить?

Он снова стал молчаливо вслушиваться в темноту, готовясь, что в любой момент на него свалится из мрака какая-нибудь напасть.

Над головой послышался шорох, похрусты-ванье. Крыса, подумал он, когда пыль посыпалась ему на лицо. Затем он вспомнил о старике и схватил свои цепи обеими руками. Старец, должно быть, выдернул болт с другой стороны стены!

Конан дернул цепь еще раз, и она поддалась. Еще один рывок – и она окончательно вылетела из гнезда. Он держал цепи высоко, чтобы они не звенели по полу. Затем он осторожно опустил звякающую цепь на пол и осторожно сложил ее в кучу.

Дикая радость переполняла его. Неизвестно, что принесет ему эта проклятая грязная дыра, муку или освобождение, – в любом случае, он больше не прикован к стене!

Цепь длиною в человеческий рост была, конечно, изрядной помехой и весила изрядно. Конан потрогал звенья, пока не добрался до вырванного крюка. Он был не толще, чем остальные звенья.

Конан встал на колени и начал быстро протаскивать цепь через ось, которой скреплялось на шее кольцо. Болт прошел через это отверстие с трудом, но все же прошел. Теперь Конан мог раздвинуть свой ошейник и освободиться от него.

Раскованный, он встал на ноги.

– Теперь ты видишь, мой юный друг, что я все-таки сумел оказать тебе услугу. – Из темноты донесся слабый каркающий голос. Старец, должно быть, подошел незаметно, пока Конан возился с цепью. Он был совсем близко.

– Премного благодарен тебе за это, старец, – кивнул Конан в темноту. – А теперь насчет охранника. Если ты сумеешь уломать его, чтобы он приоткрыл дверь, я вышибу ему мозги.

– Нет, нет, мой друг! – Старец говорил теперь более уверенно. Он заметно повеселел. – Этот путь для нас закрыт – слишком уж он охраняется. Но смотри! Я тут обдумал другой способ: есть другой путь, там совсем нет охраны. Он выведет нас не только из подземелья – он выведет нас из дворца.

Конан не пошевелился.

– Если ты знаешь о таком пути, то почему сам не воспользовался им много лет назад?

– Увы, дорога эта заложена камнями, а они слишком тяжелы для моих слабых сил. Но я не сомневаюсь, что такой могучий молодой мужчина может сдвинуть этот камень. От тебя не потребуется много труда. Так что – за мной!

Но Конан все еще медлил.

– Здесь темно, как в самых глубоких преисподнях Тартара. Я вижу только полоску под дверью, да и ту еле-еле.

– Не бойся, мой мальчик, я тебя проведу. – Голос звучал приветливо.- Дай мне руку и положи сюда, на мое плечо.

– Ну хорошо, но если это ловушка…- Конан замолчал. Его пронзила дрожь, когда он коснулся рукой того, что на ощупь казалось птичьими костями, завернутыми в мокрый платок. Он едва ли мог поверить в то, что это живая плоть. Но под влажной холодной кожей он чувствовал, как двигаются мускулы и связки. Хрупкая лапка, похожая на руку скелета, взяла руку Конана, а немощное тело начало уходить прочь от двери, в глубь страшного подземелья.

– Осторожнее, молодой господин, а то своей звериной хваткой ты переломаешь мои старые кости! – сказал вожатый. С каждым шагом его плечо подрагивало. Он вел Конана по неровному каменному полу подземелья. – Никаких дурных подозрений! Твой приход был для меня подобен пробуждению! Я снова стал вспоминать, как жил до того, как меня сунули в эту страшную дыру! Пригнись, тут низкий свод.

Конан потянулся наверх и ощутил макушкой грубую древесину балки.

– Я сказал тебе поначалу, что ничего не помню. Но теперь я все больше начинаю вспоминать о том мире, который находится за пределами этого подземелья. Широкое, просторное место, не так ли? Днем там ослепительно ярко, а ночами царит восхитительная прохлада и темнота. И мир населен людьми и животными и другими живыми существами. И там много еды, много питья… И сказочных богатств! – Старик свернул вместе с Конаном в длинный коридор, ибо Конан ощутил, как изгибается стена. – Коф! Вот как называлось место, где я когда-то жил. Это было восхитительное место.

– А город назывался Тантизиум, – добавил Конан, желая оживить воспоминания старца.

– Да, да! Великий, благородный город, расположен над обрывом, подобно гнезду сокола! Улицы его и переулки и площади кишат людьми, и все заняты делом, все копошатся, как будто это крысиное гнездо. Ночами там светло, как днем, от факелов. И много дыма. Я хорошо знал его. – Старик возбужденно затрепетал. – В прежние дни я владел всем этим, тогда, в мое время, я наслаждался этим, и все это принадлежало мне.

Конан шел очень осторожно, стараясь соизмерять свой шаг с шаркающей походкой старца, который волочил ноги все живее и живее.

– Так ты был владыкой Тантизиума?

– Да, и все там подчинялось моим приказам! – заявил старец кратко. Судя по его тону, он говорил о чем-то само собой разумеющемся. – Смерды и благородные – все одинаково склонялись передо мной. По одному моему слову они мчались исполнять любую мою прихоть.

Потому и цепь вокруг моей лодыжки серебряная.

– Серебряная? – Конан налетел на своего вожатого, который неожиданно пошел медленно.

– Да, да, серебряная! Она старая и поношенная и почти развалилась на части. Хотя она все еще чертовски мне досаждает. Ты можешь взять ее себе, если в твоих руках довольно силы, чтобы освободить меня от нее.

– Попытаюсь, – сказал Конан. Он встал на колени и провел рукой вниз по плечу старца, вдоль его вонючих лохмотьев, по тощей ноге к немощной лодыжке. Она была покрыта мозолями. На ней болталось кольцо и дюжина звеньев, волочащихся по камню. Судя по весу, это было действительно серебро.

Конан схватил оковы могучими руками, напряг болевшие мышцы и порвал металл. Осторожно Конан снял его и снова поднялся.

– Благословение да пребудет на тебе, чужеземец, – пробормотал старец и снова пошел вперед. – Знал бы ты, сколько лет я мечтал об этом миге.

– Подожди! – посулил Конан. – Я размолочу эту цепь камнем пополам и отдам половину тебе. Ты заслужил это. Кроме того, серебро поможет нам отогнать злые силы.

– Нет, нет! Оставь ее себе. Я не нуждаюсь ни в защите, ни в богатстве. Моим старым костям не снести его. Ну идем же, идем, выход там, вниз по тем ступеням.

Конан пожал плечами и засунул серебряную цепь за набедренную повязку. Старец, освобожденный от этой тягости, пошел вперед значительно быстрее и бесшумнее. Он двигался без ошибок – либо потому, что очень хорошо знал эти подземелья, либо потому, что развил в себе почти нечеловеческую способность видеть в темноте. Конан же, наоборот, то и дело наступал в грязные лужи, в дыры, заполненные дерьмом, стукался макушкой о каменные своды. Сейчас все его силы уходили на то, чтобы поспевать за старцем, поэтому разговаривать было невозможно.

Дорога уводила все глубже вниз, по вонючим извилистым коридорам и лестницам, стертым, превратившимся в осклизлые бугорки. Темнота оставалась непроницаемой для зрения варвара. Воздух был все гуще, воняло все отвратительнее. Все чаще справа и слева что-то шуршало.

Наконец старец привел Конана в помещение, где было исключительно сыро. Здесь он заставил Конана опуститься на колени и отпить воды. Когда Конан нагнулся над подземным прудом, зачерпнув воду ладонями, он ощутил, что между пальцев пытаются проскочить какие-то склизкие живые твари. Вода была теплой и на вкус затхлой.

Они шли по коридору, где Конан нащупал пальцами стену, сложенную из необработанного камня. И вдруг остановились.

– Вот там наш выход, – провозгласил старец. Он схватил Конана за плечо и подтолкнул его вперед. – Там, прямо впереди!

– Не толкайса!

Несмотря на сопротивление Конана, старый человек держал его на удивление крепко за запястье своей костлявой рукой. Старик водил его рукой по камню, заставляя ощупывать препятствие. Киммериец нащупал контуры обработанного камня с высеченным на нем каким-то знаком. Он встал на колени, чтобы охватить камень обеими руками и исследовать его. Это был здоровенный обломок скалы, втиснутый между каменной кладкой стен, не слишком прочно и не слишком умело.

– Вот барьер, вот препятствие. Если этот камень убрать, путь к свободе будет открыт. Долгие годы он преграждал мне дорогу к надежде. Теперь же я думаю, что ночь моего освобождения пришла.

Конан поискал, где бы расшатать камень. Странный символ, высеченный на нем, изображал солнце. Он был очень похож на тот, что он уже видел прежде. До чего же странный мотив для подземной тюрьмы, подумалось Конану. Однако долго размышлять над этим он не собирался. Известковый раствор, которым крепился камень, был уже старым и крошился. Сильные пальцы Конана в одно мгновение выцарапали довольно много старого раствора и вот уже нашли для себя опору, чтобы обхватить камень.

Он присел на корточки возле стены и дернул камень. Сперва он потащил его вверх, затем вниз, затем по сторонам. И вскоре почувствовал, что камень шевелится и подается. Теперь он выталкивал его наружу. Сначала камень подвину лея только лишь на волосок, затем дело пошло легче. Камень громко трещал. Несколько маленьких камешков выпали и громко ударились о большой камень. В темноте они высекли серебряные искры. Хотя они были совсем бледными, их блеск ослепил Конана.

– Подается! Еще немного, малыш! Еще чуть-чуть! Я смогу снова увидеть свет моего мира. Страшный свет жжет как огонь мою старую пергаментую кожу! Давай дальше!

С последним рывком квадратный камень выкатился вперед с громким грохотом. Поток света хлынул в освободившийся проем. Щурясь, Конан сунулся в проем и увидел, что это горит почти полная луна, которая клонилась уже к западному горизонту. Свет луны был ослепителен, невыносим. Конан поглядел назад, чтобы посмотреть на проход, из которого он вышел, но смог разглядеть там только скрюченную фигуру.

– Как это странно… как возбуждающе! – изумлялся старый зек. – Я чувствую свет. Мне кажется, что он течет по моим венам, подобно жидкому огню. Меня одолевают воспоминания. Они приносят так много… дни моей силы, дни моей юности…

Все еще моргая, Конан вытаскивал камни из кладки, расширяя проход. Затем он просунул голову в отверстие, чтобы посмотреть, что находится впереди.

– Кром!

Изрыгая длинный поток невнятных проклятий, он отпрянул назад, во мрак.

– Старик, ты нашел изумительный выход. Действительно, это выход. Причем не только из тюрьмы, но и из жизни. Если хочешь знать, мы находимся на склоне отвесной скалы, на которой стоит дворец! Я не вижу способа ни подняться вверх по скале, ни спуститься по ней вниз. Особенно для такой старой развалины, как ты.

– Пусть это тебя не беспокоит, мой мальчик. Для меня это не составит труда теперь, когда силы возвращаются ко мне. – И действительно, голос старого зека зазвучал куда более густо. Теперь он не дребезжал и в нем слышалась сила. Конан был поражен. – Я могу проходить туда, куда захочу, без всяких приспособлений. Мои враги думают, что я мертв. Но теперь, как в старые добрые времена, я смогу свободно бродить по ночам и изыскивать себе корм на оживленных улицах. – Говорящий стал огромным. – Город снова превратится в мои охотничьи угодья, место обитания моих овечек и коровок. И низкородный сброд научится бояться меня, поклоняться мне, приносить мне жертвы, возносить ко мне молитвы!

Конан привык уже пропускать мимо ушей бессмысленное бормотание старца. Но эта речь, исполненная силы и величия, заставила его насторожиться. Лунный свет рисовал светлые пятна на лохмотьях диковинного старца. Конан вгляделся в тени туннеля, где скрывалось лицо его сотоварища. К его удивлению, это лицо оказалось куда массивнее и живее, чем он мог себе представить: квадратный подбородок; рот, не впавший, как у беззубого старца, а наоборот, по-бульдожьи выпирающий. Мощные скулы. Черным мрачным светом горели провалы глаз. Растрепанные белые волосы свисали до колен.

Старец величаво глядел на Конана.

– Конечно, я сожалею о годах, впустую потраченных в этой дыре. Но теперь, когда все препятствия и препоны исчезли, я снова сполна могу насладиться жизнью. Назовем это жизнью, ибо настоящего слова для такого бытия не придумано. И местью!

Более того, я многому научился за время моего сидения в подземельях. Я питался новыми формами жизни, которых в противном случае никогда бы не коснулся. Это в большой степени увеличило мою способность принимать различные обличия.

Например, вот подходящая форма для этого случая: летучее существо, стремительное и легкое, однако же куда более приспособленное для ночного времени, нежели мой старый неуклюжий образ королевского орла. И тем не менее я остался все тем же свирепым убийцей, как прежде. А может быть, стал еще более страшным! Гляди!

Перед расширившимися от страха глазами Конана началась странная трансформация «старца». Грязные лохмотья спали с его тела. Грудь спасителя Конана расширилась, покрылась мехом. Изменилось и лицо. Оно стало вытягиваться, искажаться, невыразимо деформироваться. За спиной начали расти могучие темные крылья.

Конан стоял безоружным, не зная, на что решиться: бежать или атаковать. Оба пути казались ему одинаково безвыходными. Чудовище росло с ужасающей скоростью. Теперь клыки и когти существа сверкали в лунном свете, как кинжалы.

То ли мысль Конана пронеслась по странной цепочке оккультных знаний, каким-то путем застрявших в его голове. То ли он просто воспользовался тем, что оказалось под рукой, – он сам не мог бы этого сказать. Но он обхватил своими ручищами громадный камень с вырезанным на нем восходящим солнцем и, напрягшись так, что затрещали все его сухожилия, в титаническом размахе вознес его над головой и обрушил на чудовищное подобие летучей мыши.

Каменная глыба с хрустом обрушилась на монстра. Раздался душераздирающий вопль, и меняющая облик тварь была раздавлена, как крот. Но вот тварь извернулась и начала высвобождаться из-под камня. Было видно в слабом свете луны, как она снова начала меняться. Ее лапы, торчащие из-под камня, двигались, принимая безумную последовательность форм. Существо проходило сквозь образы рыбы, насекомого, растения, человека. И вместе с тем не умолкал все время меняющийся вопль.

Не зная, что еще можно сделать, Конан прыгнул, прибавляя свой немалый вес к весу камня, чтобы удержать монстра прижатым к земле. Он ощущал, как тяжелый обломок скалы ходит под ним ходуном. Тогда Конан схватил камень поменьше и начал яростно долбить по голове все время меняющей облик твари. Но успех его был весьма скромен.

И вот тогда стали ясны волшебные свойства самого камня. Он начал светиться. Поначалу загорелся только символ солнца. Его теплый свет разительно отличался от лившегося из проема лунного света. Затем и весь камень начал излучать огонь, будто его только что вытащили из горнила Крома, таким он был горячим. Конан почувствовал, как под его руками разогревается поверхность камня, будто его за целый день нагрело яркое солнце. Отпрыгнув назад, Конан смотрел на это диво в немом изумлении.

Сверхъестественный свет сопровождался поднимающимися вверх дымами и шипящим звуком, который все время заглушался истошными воплями твари. Вслед за тем весь пол туннеля превратился в огненную преисподнюю, озаряемую сполохами. Тень Конана отчетливо чернела на фоне стены. Волшебный огонь не причинил ему никакого вреда, однако поглотил монстра, чья обугленная плоть корчилась теперь под массой камня, подобно клочку ткани в добела раскаленном горниле.

Наконец вопли стихли. Свет погас. Остался только почерневший волшебный камень, лежащий на ложе из обугленных останков и жирной золы.

Конан сморщил нос, обоняя омерзительную вонь, и изрыгнул чудовищное ругательство. Затем, стараясь держаться подальше от останков, он повернулся и вылез через отверстие, куда пробивался лунный свет.