"Конан – изменник" - читать интересную книгу автора (Карпентер Леонард)

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ

ГОРНЫЕ РАЗБОЙНИКИ

Дикие горцы прискакали ночью. Холодно горели над ними звезды. К глухому стуку копыт примешивалось звяканье уздечек, резкие звуки варварской речи. Вдали мужские голоса звучали в унисон, слаженно распевая песни, сложенные харангиискими племенами еще в те достопамятные дни, когда, согласно легендам, они безраздельно властвовали на широких равнинах Востока.

Конан направил свою лошадь, ориентируясь по звуку, потому что он мог едва лишь различать очертания вооруженных всадников или сверкание звездного света на их остроконечных шлемах или обитых металлом щитах. Мысленно он прикинул направление движения орды по положению звезд и успокоился. Их вожди, должно быть, пользовались тем же самым методом, ибо из всей сотни харангийских всадников только один нес пылающий факел. То и дело Конан видел этот огонь, а потом опять терял его из виду за склонами гор. Иногда видел Конан и их штандарт – череп и рога оленя, обитые бронзой.

Это была долгая скачка во главе армии наемников по горам. Затем Конан оставил своих людей и вместе с разбойниками-горцами вырвался по ущельям на открытую, незащищенную местность. Харангийцы за день проходили огромные расстояния, двигаясь с молниеносной скоростью. В темноте они неслись подобно бесформенным духам, что устремляются на жертву в мрачных глубинах ночи. Конан дважды менял коней. Маленькая горная лошадка с трудом тащила на себе тяжесть веса варвара. Так продолжалось какое-то время, а теперь снова в предвкушении битвы он пересел на своего могучего черного скакуна.

Далеко впереди возникло какое-то беспокойство. Спустя секунду Конан разглядел и источник тревоги – одинокий всадник несся на цепь, глядя на горящий факел. По обе стороны от факелоносца ехали харангийские вожди.

– Хайя!

Вождь Харанги, который гнал свою лошадь рядом с Конаном, дернул поводья и тоже устремился в сторону факела. Движением руки он указал своим людям, чтобы те оставались на левом фланге. Конан оторвался от них и поскакал рядом с горцами. Без труда его могучий жеребец обошел более маленьких коньков горцев.

– Что случилось, Хваг с Красных Утесов? Неужели ваша разведка обнаружила вражеские посты? – Конан уже сносно изъяснялся на суровом харангийском диалекте, с которым имел возможность познакомиться в последние дни.

Но горец даже не повернулся.

– Зачем тебе это знать, чужеземец?

– Я здесь для того, чтобы удостовериться в том, что твои дикие волки хватают ту добычу, что нужно.

Конан замолк и насторожил уши, вылавливая смысл фраз, которыми обменивались вожди.

– В самом деле? – фыркнул Хваг с издевкой в голосе. Он и не скрывал своей неприязни. – Я думал, что ты просто гусак, которого гонят вместе с армией, чтобы защитить нас от предательства твоих кофийских друзей.

Конан нахмурился:

– Гм. Это тоже возможно. Долго ли коротко ли, но я вас покину, чтобы присоединиться к атаке мятежников… и уладить еще кое-какие дела.

Харангиец бросил подозрительный взгляд на киммерийца в желтом свете факела.

– Это решат мои вожди. Без их согласия тебе отсюда дороги нет.

Затем внимание Конана вновь переключилось на разговор вождей.

Вожди выкрикивали приказы гетманам. Конан изо всех сил пытался уловить хотя бы примерный смысл. Но долго гадать ему не пришлось. Внезапно Хваг и все остальные разразились воплем, который стремительно разнесся по рядам, повторяясь многократно, усиленный сотнями голосов:

– ВИРИДИЯ! Вперед!

Тысяча глоток исторгала этот крик. Масса всадников начала стремительно набирать скорость. Сперва они перешли на быструю рысь, так что жеребец Конана легко шел с ними в ногу. Гремящие копыта и вопли человеческих глоток сливались в единый оглушительный шум. Затем кони пустились вскачь. Воздух дрожал, гремел истошными дикарскими воплями и яростной музыкой конского топота. И вот орда со страшным грохотом перешла в безумный галоп по бездорожью.

Факел и штандарт остались далеко позади. Всадники неслись по черной ночи, освещаемой только светом звезд. Вокруг в темноте смутно виднелись очертания холмов.

Ритмичный стук копыт и жесткие удары кожаных седел точно вбивали тупые гвозди в голову Конана. Он начал ощущать, как в нем растет безумное, самоубийственное возбуждение. Он мчался сквозь ночь на смертельного врага, растворив свою жизнь в чудовищной мощи орды. Тщетно он всматривался в мрак, расстилающийся впереди. В горячечном уме возникали фантомы, которые мгновенно исчезали перед мордой коня.

Конай чувствовал, что постепенно начинает отставать от маленьких, но очень выносливых горских лошадок. Один раз, когда его конь попал ногой в неглубокую выбоину, Конан едва не вывалился из седла. Он ничуть не сомневался, что горцам такая безумная скачка нипочем. Они были прирожденные всадники. Они точно приклеились к своим седлам.

Черный жеребец начал выдыхаться, а сам Конан уже гадал – сколько же еще безумные харангийцы будут нестись в своем страшном галопе. И вот впереди мелькнуло облако пыли, которое грозило всех задушить. Постепенно в нем проступали какие-то темные фигуры. На горизонте поднялись облака дыма, и в них мелькали человеческие тени. Затем вся сцена стала более отчетливой.

Это была деревянная стена укрепленного лагеря легионеров, перед которой кишели всадники. На палисаде горели факелы. Часовые с тревогой смотрели со стен на атакующую орду. Ужасающие вопли, вырывающиеся из глоток ха-рангийцев, были таковы, что казалось: стены вот-вот падут под их натиском.

Однако палисад выглядел довольно высоким и прочным, а ворота были закрыты. Стремительно приближаясь к цели, Конан поневоле продолжал гадать: что эти дикари будут делать с такой прочной обороной? Но сейчас, когда почти вся орда ушла вперед, он ясно мог видеть всю атаку. Передние всадники разделились перед стеной, выпустив целый град дротиков и копий. Несколько защитников упали вниз с палисада. Затем к стене с воем подкатила плотная волна атакующих. Вверх полетели веревки с крючьями на концах, вонзившиеся в дерево. Эти всадники повернули своих лошадей в самое последнее мгновение и понеслись вдоль стены. Другие же все подходили и подходили.

Эти веревки не предназначены для того, чтобы забираться наверх, внезапно понял Конан. Вместо этого горцы продемонстрировали настоящий цирковой трюк верховой езды. Они ухитрялись растаскивать бревенчатую стену, используя силу и скорость своих коней. И вот с громким треском бревна палисада начали подаваться. Один часовой потрясенно вскинул руки и упал спиной вперед, на двор форта, когда бревно выскочило из-под его ног. Остальные ухватились за падающую стену.*

Снова и снова забрасывали всадники вверх свои веревки с крючьями, а их товарищи прорывались сквозь бреши. Кофиты, засевшие в деревянных башнях по углам стены, были теперь блокированы. Короткие луки харангийцев звенели как лютни, а длинные копья сражали солдат, оборонявших стены. Конан видел, как горцы соскакивали с седел или влезали на плечи своих товарищей, чтобы взобраться на палисад. Некоторых отбрасывали, но другим удавалось зацепиться и добраться до верха.

Новая волна атаки вынесла Конана прямо к стене. Он потрясенно обнаружил, что держит в одной руке топор, а в другой меч и что из глотки его рвется на волю свирепый боевой клич. А затем он вместе с остальными бросился на высокий палисад и больше ни о чем уже не думал, оказавшись в толпе воющих всадников. Он чувствовал только одно: непреодолимое желание крушить в щепу древесину, ибо человека-противника в это мгновение перед ним не было.

Затем он обнаружил брешь, открывшуюся в ненавистном барьере, между двумя уцелевшими секциями стены. Харангийцы как раз пытались опрокинуть их. Боевой жеребец, похоже, обезумел еще больше, чем его хозяин. Без всякого пришпоривания разъяренное животное взлетело над барьером и проскочило в узкую щель.

Теперь наступил сущий ад. Воздух содрогался от воплей. Вокруг Конана колыхался лес пик и факелов, которые расступались перед ним, ибо никто не ожидал, что буквально с неба на них свалится громадный конь с гигантом-всадником, яростно размахивающим секирой. Черный жеребец несколько мгновений топтался по поверженным человеческим телам, дробя их и кусая, точно одержимый. Конан поднимал и опускал свое оружие, разя противника направо и налево, оставляя везде изувеченные трупы. Затем человек и конь пронеслись сквозь толпу защитников, как нож сквозь масло, и развернулись, чтобы снова атаковать их.

Однако теперь упала уже большая часть стены, и во двор форта ворвалась огромная толпа вопящих харангийцев. Кофиты не могли устоять между ними и разъяренным диким киммерийцем. Они рассыпались и побежали кто куда. Конан навалился на фланг поверженного врага и беспощадно гнал кофитов, а затем довернулся и встретил новую волну защитников форта, которые выскочили из горящих палаток.

Последние кофиты нашли убежище в старом каменном строении в середине форта. Вокруг этого строения и выросли впоследствии разрушенные ныне деревянные стены. Королевские солдаты отбивались с яростью обреченных, ибо от диких горцев не ждали никакой пощады. Теперь харангийцы громили ворота. Когда отзвучали равномерные удары их тарана, наскоро сделанного из бревен палисада, стало ясно, кто одержал здесь победу.

Наконец наступил момент, когда, несмотря на то что боевой клич все еще гремел над вражеским лагерем, ни одного кофита не осталось во дворе. Многие из харангийцев занялись тем, что грабили трупы. Конан вынужден был остановиться, когда его жеребец страшно захрипел. Он соскочил с седла. Из пасти храброго животного клубилась розовая пена. Он повел животное к колодцу, вода которого почти не была запачкана кровью.

Пока конь пил и снова набирался сил, Конан пошел договариваться с горцем, который хотел вывести из кофийской офицерской конюшни пять коней с дикими глазами. Выбрав самого большого, киммериец вырвал поводья из рук горца, а затем цыкнул на него и яростно сверкнул глазами. Тот начал было протестовать, но затем пожал плечами и быстро увел остальных коней.

Конан оседлал свежего коня, а своего черного жеребца привязал к луке седла. Когда он сел на коня, он услышал ликующие вопли и треск дерева. Это упали ворота каменного здания.

Киммериец взял поводья и направил коня сквозь брешь в стене наружу, к усеянному телами полю, где яркий полумесяц уже поднялся и заливал всю восточную часть небосклона.