Иво Андрич Аска и волк

Это произошло в овечьей отаре на Крутых Лугах. Айя, крупная овца с длинным руном и круглыми глазами, принесла первого ягненка. Выглядел он, как и все новорожденные, комочком влажной шерсти, издававшим жалобные звуки. Детеныш оказался женского рода. Это была сиротинка – как раз на днях Айя потеряла своего горячо любимого мужа. Айя решила назвать дочку Аской, находя, что такое имя более всего подойдет юной овечке, обещавшей стать красавицей.

В первые дни Аска не отходила от матери, но, едва начав бегать на своих еще неверных, прямых, как столбики, ножках и пастись самостоятельно, как она стала выказывать свой нрав. Не желая больше держаться за подол матери, Аска не слушалась ни ее зова, ни колокольчика овечьего вожака и норовила забрести куда-нибудь подальше и пастись в уединении и тишине.

Мать старалась образумить свое красивое дитя, по существу умное и доброе, и, осыпая Аску упреками, давала ей бесчисленные наставления, предостерегая от опасностей, которыми грозило такое поведение в их краях, где до сей поры водились еще коварные и кровожадные волки, безнаказанно истреблявшие овец и ягнят под самым носом у чабанов, и в особенности тех, которые отбивались от стада. Часто Айя с тревогой спрашивала себя: и в кого только уродился такой своенравный и непокорный ребенок, даром что женского пола! Но в кого бы то ни было, а эта ярочка, как называли в овечьем стаде девочек-подростков, доставляла матери массу беспокойства. Аска училась довольно хорошо и делала заметные успехи. И все-таки всякий раз, когда мать приходила в школу справиться об ее отметках и поведении, учительница говорила, что девочка очень способная и могла бы стать первой ученицей, не будь она такой шаловливой и рассеянной. Только по физкультуре у нее была твердая пятерка.

В день, когда Аска благополучно закончила школу, она пришла к матери и объявила, что хочет поступить в балетное училище. Сначала Айя упорно сопротивлялась. Она приводила множество доводов, один убедительнее другого. Женщины их рода спокон веков довольствовались скромной ролью домашних хозяек. А призвание, выбранное дочерью столь неблагодарно, что не сможет ей даже обеспечить верный кусок хлеба. Пути искусства вообще неизведаны, трудны и обманчивы, но самое трудное и обманчивое из них – это балет, пользующийся к тому же дурной репутацией и чреватый неисчислимыми бедами. Не годится это занятие для молодой овцы из порядочного дома, и так далее и тому подобное. И что, наконец, скажет наш овечий свет, узнав, что моя дочь выбрала такую профессию?

Заботливая и добропорядочная мать, Айя отговаривала свою дочь, хотя заранее знала, что долго противостоять упрямству Аски она не в силах. В конце концов мать отступилась и отдала Аску в балетное училище, втайне надеясь укротить своей уступчивостью строптивый характер дочери, хотя и женская и мужская половины стада решительно осудили ее за это.

Конечно, Айя не оставалась равнодушной к тем нареканиям, которые ей приходилось выслушивать от овец и в загоне и на пастбище, но каждой любящей матери дороги причуды ее ребенка, которые в глубине души она, быть может, и осуждает. Постепенно Айя примирилась с призванием своей дочери и стала по-другому смотреть на вещи. Она спрашивала себя: что позорного в том, что дочь стала актрисой? К тому же балет – самый благородный вид искусства, в котором превыше всего ценится то, что дано человеку природой.

Примирение это произошло тем легче, что маленькая Аска проявляла незаурядные способности, необыкновенную настойчивость и делала блестящие успехи. При этом Аска была так целомудренна и простодушна, что больше не о чем было и мечтать. Но так и не смогла отучиться от странной привычки бродить в одиночестве. И однажды случилось то, чего Айя всегда боялась.

Аска отлично закончила первый класс балетного училища и как раз должна была пойти во второй. Стояла ранняя осень с еще яркими солнечными днями, начинавшими неприметно тускнеть, и теплыми короткими дождями, которые перекидывали сверкающую радугу над влажными, светлыми просторами. В тот день Аска была особенно резва, весела и беззаботна. Увлеченная красотой дня и свежестью сочной травы, Аска мало-помалу дошла до опушки буковой рощи и углубилась в нее. Здесь трава показалась Аске на редкость сочной и чем дальше в лес, тем вкуснее.

В лесу еще не рассеялся молочный туман – следы причудливой игры ночи, затихшей перед восходом солнца. Кругом было бело, светло и тихо. В непроницаемой туманной тишине лес казался зачарованным миром, в котором пространство не имеет границ, а время теряет свое значение.

Аска то принималась обнюхивать старые покосившиеся буки, обросшие мхом, таившим в себе очарование волшебной сказки, то носилась по светлым зеленым полянам, и ей чудилось, что этой сказке, этим волшебным откровениям леса не будет конца. Она опомнилась, столкнувшись нос к носу со страшным волком. Дерзкий, старый и опытный хищник пробрался в те места, куда обычно волки не осмеливаются заходить в это время года. Его слинявшая шкура зеленовато-бурого цвета почти сливалась с буками и осенней увядающей травой. И зачарованный мир, опьянявший, околдовавший Аску, вдруг дрогнул и легкой призрачной кисеей взвился вверх. Перед ней стоял волк с горящими глазами, поджатым хвостом и как бы улыбающимся оскалом клыков, и перед этим оскалом померкли все ужасы, которыми стращала ее мать. Кровь похолодела в Аскиных жилах, а ноги одеревенели. Она вспомнила, что надо позвать на помощь, и открыла было рот, но голоса не было. И Аска поняла, что ей грозит неминуемая смерть – та единственная, неведомая, грозная и непреклонная.

Волк сделал полукруг около своей неподвижной жертвы тем медленным вкрадчивым шагом, который предшествует прыжку. С сомнением (насколько волки вообще способны сомневаться) осматривая ярочку и мучаясь всегдашней своей подозрительностью, столь свойственной его породе, волк допытывался, как могло это молоденькое, беленькое, прелестное создание оторваться от стада и угодить, что называется, прямиком ему в пасть.

Для бедной жертвы эти нежданно выпавшие ей мгновения где-то на грани между объявшим ее смертельным ужасом и самим этим невероятным, кровавым последним событием, которое называется «смертью», были поистине мучительны. Смерть была неотвратимой, и мгновения, отделявшие от нее Аску, были так коротки, что, по существу, едва ли походили на время. Ощущение неизбежного конца вывело Аску из оцепенения, и она сделала слабое движение, вовсе, однако, не похожее на жест защиты, ибо сопротивляться была не в силах. Эти ее последние движения могли быть только одним – танцем.

С трудом, словно в кошмарном сне, сделала ярочка первое робкое движение, одно из тех па, которые разучиваются у станка и даже отдаленно не напоминают танец. Вслед за ним второе и третье. Это были неловкие страдальческие движения приговоренного к смерти тела, но их оказалось достаточно, чтобы поразить и на мгновение остановить волка. А начав, Аска нанизывала на одно на другое, одержимая страхом, что останавливаться нельзя, потому что достаточно секундной паузы между двумя движениями, чтобы в эту щель проникла смерть. Старательно повторяла она заученные фигуры танца, будто слышала строгий голос своей учительницы: раз-и два! раз-и, два-и, три!

Подряд, без остановки, Аска повторила все, чему научилась в течение первого года обучения. Но разве могли эти стремительные па заполнить время – эту неподвижную пустоту, из которой на Аску угрожающе скалилась смерть? Покончив с упражнениями у станка, Аска попробовала было выйти на середину зала. Но тут знания ее были ограничены. В школе она отработала всего несколько балетных приемов. И теперь она исполняла их с лихорадочной поспешностью. Один, второй, третий. Вот и все, что она знала. И Аска снова и снова повторяла заученные фигуры, боясь, что от этого танец утратит свою магическую силу. Напрасно старалась она извлечь из памяти какое-нибудь новое па, которое могло бы заполнить страшную пустоту, зиявшую впереди. Время шло. Волк продолжал не отрываясь смотреть на танцовщицу, но начал постепенно приближаться. А перед Аской неумолимо захлопнулись двери зала, где учат классическим танцам, и голос преподавательницы становился все тише, пока не замер совсем. Школьные знания, честно сослужив свою службу, теперь ничем не могли ей помочь. Они изменили ей, но Аске хотелось жить, а чтобы жить, надо было танцевать.

И Аска исполнила свой последний танец, превзойдя в нем все писаные и неписаные каноны балета.

Кто знает, видел ли мир со времени своего сотворения то, чем любовалась в тот день скромная безвестная роща возле Крутых Лугов!

По зеленым лужайкам и просекам, между серыми стволами огромных буков, по гладкому багряному ковру осенних листьев, годами копившему свои пласты, танцевала Аска, чистая, тонкая, еще не овца, но уже и не ягненок, быстрая и легкая, как пух вербы, подхваченный ветром. Она казалась сероватой, попадая в клубы тумана, и как бы светящейся изнутри – на полянках, залитых солнцем. А за ней, пожирая ее горящими глазами, неслышными шагами шел матерый волк, давнишний и неуловимый враг ее стада.

Известный своей осторожностью, холодный и расчетливый хищник, против которого были бессильны люди и звери, вначале был озадачен. Вскоре к этому чувству прибавилось изумление, постепенно переходящее в непонятное и непреодолимое любопытство. Вначале он вообще с трудом мог вспомнить, кто он и что, где находится и для чего, и только говорил себе: «Дай-ка я поначалу досыта нагляжусь на это невиданное чудо! И прежде чем полакомиться мясом и кровью этой прелестной ярочки, я вдоволь насмотрюсь на этот смехотворный и дурацкий, но, право же, презабавный танец, какого сроду еще не видывали волчьи глаза! А кровь и мясо от меня никуда не уйдут – я могу загрызть эту чудачку хоть сейчас, и непременно загрызу ее, но только сначала досмотрю это удивительное представление до конца!»

Рассуждая таким образом, волк шел по пятам за ярочкой, замирая на месте, когда она останавливалась, и удлиняя шаг, когда ритм танца убыстрялся.

Аска не думала ни о чем. Из своего маленького тела, сотканного из прозрачных соков жизненной радости и осужденного на неминуемую и близкую смерть, она с неожиданной силой и изобретательностью извлекала волшебные по своему совершенству и разнообразию движения. Ею владела одна только мысль: жить во что бы то ни стало, а для того чтобы жить, она должна была танцевать, танцевать как можно лучше. И Аска танцевала. Это был уже не танец, а какое-то чудо!

И вслед за первым чудом совершилось второе: волчье удивление теперь все больше напоминало восторг, чувство, совсем незнакомое его породе, ибо если бы волки способны были восторгаться чем-нибудь на свете, они бы не были волками. Это неизведанное доселе чувство так вскружило голову волку, что матерый хищник, как бы прикованный цепью к кольцу, продетому ему в нос, плелся по пятам за перепуганной насмерть годовалой ярочкой.

Волк шел, как лунатик, не глядя по сторонам и не отдавая себе отчета, куда они идут. И тупо твердил про себя: «Мясо и кровь от меня никуда не уйдут. Я могу разорвать ее на клочки, как только мне вздумается. Вот полюбуюсь еще немного на это чудо. Пусть чуточку еще потанцует и еще…»

И с каждой новой фигурой танец все больше захватывал хищника и покорял его, обещая в будущем новые радости. Мелькали одна за другой лесные поляны и сумрачные тропы, застланные лиственным ковром под сводами буков.

Маленькая Аска ощущала теперь в себе сто жизней и все силы употребляла на то, чтобы продлить одну-единственную – свою обреченную жизнь.

Поистине неисчерпаемые возможности таит в себе живое существо, подчас не догадываясь о них и унося их с собой в могилу. И лишь в великие и редкие минуты они вдруг выявляются до конца, как это случилось с Аской, танцующей свой предсмертный танец. Она больше не чувствовала усталости, силы рождались из самого танца. И Аска танцевала. Она выполняла все новые и новые фигуры, каких не знает ни одна прославленная балетная школа. Временами ей начинало казаться, что волк приходит в себя и вспоминает, кто он и что. Тогда она ускоряла темп и без того бешеного танца. В головокружительном прыжке перескакивала она через поваленные стволы и заставляла волка замирать, ожидая с трепетом нового прыжка. То вдруг вскакивала на гниющие буки, и здесь, на подстилке из мха, поднявшись на задние ноги, превращалась в белый волчок, мелькающий с невероятной быстротой. А потом, мелко перебирая ногами, летела через еще зеленые лужайки или проносилась среди Деревьев. И, выскочив на край обрыва, вихрем неслась с него вниз по тропе, напоминая бесстрашную лыжницу и разрезая воздух – фуууу-ить! – будто кто-то одним пальцем рассыпал по клавиатуре искрящееся, как бриллиант, глиссандо! Волк бесшумно скользил за Аской, стараясь не пропустить ни одного движения поразительного танца. Он все еще продолжал уверять себя, что от него никуда не денутся кровь и мясо глупого ягненка, надо только сперва досмотреть этот танец, но эти мысли становились все более расплывчатыми, их вытеснило восхищение танцем, подавившее в нем все прочие чувства.

Время и пространство перестали существовать для Аски и волка. Аска жила, а волк наслаждался.

Услышав жалобное блеяние овцы Айи и увидев волнение, передававшееся от одной отары к другой, чабаны выбрали двоих самых смелых и молодых и послали их в лес на розыски пропавшего ягненка. Один из них был вооружен увесистой дубинкой, у второго за плечами висело ружье, если так можно назвать закоптелую кремневку. Этот доисторический экспонат тем не менее славился в их краях, ибо история гласила, что отец молодого чабана убил из него голодного волка, который подобрался якобы к самому загону. Конечно, целиком положиться на этот рассказ нельзя, кто знает, как это было и было ли вообще. Известно только, что кремневка была единственным огнестрельным оружием в арсенале Крутых Лугов и больше способствовала поднятию боевого духа чабанов, чем представляла собой реальную угрозу для волков.

Дойдя до опушки леса, чабаны помедлили, совещаясь, в каком направлении двинуться дальше. В лес вели тысячи тропинок, разве разглядишь на них маленькие следы ягнячьих копыт? Решили держаться зеленых лужаек с их лакомой травой, которая может вернее всего привести их к пропавшей ярочке. Им посчастливилось. Не успели чабаны слегка углубиться в лес и подняться на маленький пригорок, как им открылась необыкновенная картина. Чабаны остановились и спрятались. Сквозь просвет в густых ветвях они увидели Аску – в смелом и четком па-де-бурре она пересекала зеленую поляну. А за ней, на расстоянии нескольких шагов, весь обратившись в зрение, плелся облезлый волк, вытянув морду и опустив хвост.

Несколько мгновений, окаменев от изумления, чабаны не могли сдвинуться с места.

Когда Аска приблизилась к первым деревьям на опушке, на ходу меняя рисунок и ритм танца, а волк стал на открытом месте, повернувшись боком к невидимым зрителям, старший чабан скинул ружье с плеча, прицелился и выстрелил. По лесу пронеслось громкое эхо, и несколько вспугнутых птиц вместе с сухими листьями сорвались с деревьев.

Произошло то, чего чабаны никак не ожидали. Посреди пируэта Аска, как подстреленная на лету птица, рухнула на землю, а волк зеленой тенью скользнул в лес.

Чабаны выскочили из своего укрытия и бросились к Аске: она, бесчувственная, лежала на опушке. На ней не было ни одной царапины, но она лежала в густой траве как мертвая. За волком тянулся кровавый след.

Старший чабан зарядил ружье, младший покрепче схватился за свою дубинку, и они двинулись по кровавому следу. Они шли осторожной поступью. Но долго идти им не пришлось. Раненый волк, не пройдя и сотни шагов, свалился в чаще. Задняя часть туловища у него отнялась, но передними лапами он в ярости рыл землю, тряс головой и угрожающе скалил зубы. Его легко добили.

Солнце не обошло еще и половины неба, когда чабаны вернулись. Они проходили пастбищами, погруженными в тень, лавируя между отарами и загонами. Младший чабан связал своим кушаком задние лапы зверя и без труда волок по земле его окровавленную длинную тушу. Старший нес белую ярочку. Он взвалил ее себе на спину так, что красивая Аскина голова свисала ему на левое плечо.

То-то было ликованья на Крутых Лугах! Сколько тут было поздравлений, шума, песен, упреков, слез и радостного блеяния!

Аска пришла в сознание. Она медленно возвращалась к жизни и, неподвижно лежа в траве, больше напоминала брошенную шкурку, чем живую овцу. У нее не было ни одного живого мускула, ни одной жилки, которая бы не болела. Около нее, заплаканная и ужасно счастливая, суетилась мать и теснились бараны и овцы, которым не терпелось посмотреть на Аску, спасенную чудесным образом.

Аска долго не могла оправиться после страшного случая, который довелось ей пережить, но молодость, жажда жизни, нежная забота матери и единодушное участие всех обитателей Крутых Лугов побороли болезнь. Аска выздоровела и стала послушной дочерью, а со временем и прима-балериной Крутых Лугов.

Весь мир рассказывал, писал и пел о том, как молодая овечка вышла победителем в поединке со страшным волком. Сама же Аска никогда не говорила ни о встрече со зверем, ни о танце в лесу. Потому что о самых светлых и о самых тяжелых минутах своей жизни никто не любит говорить.

И только по прошествии многих лет, когда в душе ее перегорели отзвуки тех драматических событий, Аска поставила по своему замыслу нашумевший балет. Критика и публика называли его «Танец смерти», а Аска – «Танец жизни».

Аска жила долго и счастливо и стала балериной с мировым именем. Умерла она в глубокой старости.

Но и по сей день, спустя много лет после ее смерти, со сцены не сходит ее знаменитый балет, в котором искусство и воля побеждают всякое зло и даже самую смерть.