"Степан Павлович Злобин. Остров Буян" - читать интересную книгу автора

соскочил с повозки; переходя от одного продавца к другому, он ощупывал
вощину, принюхивался к ней и приценялся.
В вощаном ряду раздавались громкие крики: площадной подьячий,
назначенный к сбору торгового мыта*, требовал платы с торговцев. Те спорили,
жалобно божась, просили "хоть малость скостить налогу со скудных
доходишков".
______________
* Мыто - пошлина, денежный сбор за рыночное место.

- Со пчелок, божиих работниц, чай, пошлину не скащивали - собрали
сполна, а сами не дюже охочи платить! - упрекал продавцов сборщик. - В
Священном писании про пошлины царские писано что? Слыхали? "Кесарево -
кесарю, а божие - богу". Каждому, мол, свое...
- В церковь ходим, слыхали! - огрызался продавец. - Мы на том и живем:
с нас и кесарю, с нас и богу, а ты, крыса ябедна, и с кесаря да и с бога
шкуру сдерешь для своей корысти.
- Ну, ну, ты потише! Что бякаешь, дурь голова, какая у господа бога
"шкура"! - придирчиво заключил подьячий. - За эти слова в монастырь упекут!
- Филиппе! - окриком прервал споры келарь.
Подьячий оглянулся, увидел монаха и суетливо кинулся к нему, испрашивая
благословение.
Истома сразу узнал сборщика податей: это был старый знакомец, шведский
перебежчик, которого когда-то он провожал по болотам, а потом догнал с
кошелем червонцев. Знакомец постарел, бороденка его слегка поседела, но все
те же были бегающие красные глаза без ресниц и бровей, те же тонкие губы под
жиденькими усами, голос, движения.
Подьячий встретился взглядом с Истомой и в смятении быстро отвел глаза.
У Истомы от неожиданности загорелось жаром лицо: он страшился всего,
что связано с зарубежьем.
- Слышь, Филипп, - обратился меж тем к подьячему келарь, - мне в
съезжую избу идти недосуг. Сам знаешь, время осеннее, хлопот по горло, а
надо. Сходи-ка ты в съезжую, напиши закладную кабалу обители в звонари на
сего человека, - указал он подьячему на Истому, который стоял потупясь.
- В звонари? - переспросил подьячий, и в голосе его прозвучало что-то
такое, что заставило Истому поднять опущенные глаза.
Подьячий перевел свой взор с Истомы на келаря.
- В звонари, говоришь? - переспросил он. - Корыстливы вы, святые отцы,
аж законов царских блюсти не хотите! Стало, так: отец келарь с белыми
ручками, а Филипку к ответу? Али я тебя в чем когда обманул? За что мне?
- Чего ты плетешь нелепое, сыне? - не понял подьячего келарь.
- Плету нелепо, да мыслю лепо. Не пойду я с ним в съезжую избу. Ты,
отче, меня не обманешь! Я вижу, каких земель человек, и указы ведаю!
- Гдовленин{41} пишется сей человек, - произнес монах уже с
беспокойством. - Гдовленин, что ли? - спросил он Истому.
- Гдовленин, - хрипло ответил Истома, чувствуя, как пересохло горло.
- Брешешь ты! - в лицо ему крикнул подьячий. - Хлопот будет с сим
человеком, - сказал он келарю. - Я их по обличью знаю. Глянь, шляпа чужих
земель, опояска не наша...
Истома прорвался.
- Да что тебе, что? Тесно, что ль, тебе от меня на царской земле? - с