"Григорий Злотин. Амфортова рана" - читать интересную книгу автора

съестными припасами купца Иванина и рамочным заведением бр. Аарон, как раз
на углу Померанцевой и Фонтанной, появился городовой. Опираясь на
подобранную по дороге трость - ее, верно, обронил кто-то из прежде избитых
- я направился прямиком к нему.
Внешность городового поначалу не внушила мне ни малейшего доверия. Был
он плюгав, тощ, кривобок и сутул, росточка самого неказистoго, лицо имел
рябое и осунувшееся, словно всю жизнь жил впроголодь. Тем удивительней было
то, что едва завидев меня издали, городовой приосанился, выкатил грудь,
поправил съехавшую набекрень треуголку и даже будто стал немного выше
ростом. "Что Вам угодно, милостисдарь?" - процедил он сквозь зубы, чуть
только я приблизился. Я кратко объяснил ему сущность постигшей меня
незадачи.
Никогда: ни после, ни, тем более, до этой встречи не бывал я так
изумлен происшедшей с моим собеседником переменой. Городовой ослабил ремни
портупеи, которые сдавили его внезапно выросшие плечи. Он огладил мундир, и
под ним немедленно надулся тугой и круглый, словно спелый арбуз, живот.
Подкрутив молодцевато встопорщенные кавалергардские усы и лихо притопнув
вытянувшимся едва ли не вдвое лаковым сапогом, он молвил: "Это, судырь мой,
не наше дело-с. Это, если угодно, к околоточному пожалуйте-с." Нечего
делать, пришлось идти к околоточному. Городовой любезно следовал за мною,
поминутно увеличиваясь в размерах.
Околоточный надзиратель был дородным мужчиной, который не без труда
помещался не только в покойных креслах, поставленных ради него в середину
приемной, но, очевидно, и в самой приемной. Только за то время, пока о нас
докладывал дежурный городовой, околоточный вырос на добрый аршин. Выслушав
меня, он торжественно изрек: "Господин N.! Право же, Вам не нужно ни о чем
беспокоиться. Как явствует из Ваших бумаг, которые на первый взгляд
представляются подлинными, Вы пребываете в нашем богоспасаемом городе на
совершенно законных основаниях. Следственно и опасаться Вам решительно
некого. Что же до преступников, то они есть, разумеется, во всяком городе, и
мы на них неослабно охотимся."
Я рассердился. Потирая крепко набитую шею, я в резких выражениях
заметил околоточному, что трудно оставаться спокойным, когда тебя ежеминутно
колотят. На лице надзирателя изобразилось легкое раздражение. "Что ж, воля
Ваша, я могу сопроводить Вас к господину частному приставу. Но имейте в
виду, сударь мой, что господин частный пристав очень заняты и не всякого
принимают."
Заложили коляску. Я кое-как втиснулся возле околоточнoго, городовой
взгромоздился на козлы. В сопровождении двух конных полицейских мы проехали
через мост, три нарядные площади и десяток солнечных улиц, полных
довольными, чистенько одетыми прохожими. "Каковы новые веянья!" игриво
подмигнул мне околоточный. "Балуют вас здесь, в столице."
Вопреки ожиданьям, частный пристав принял нас чрезвычайно скоро. "Друг
мой," - сказал он мне тепло и покровительственно, наклонившись с высоты
своего пятисаженного кресла, "привокзальный околоток - лучший в моей части.
Не обращайте внимания на пыль," - прервал он сам себя и указал колоссальной
дланью на рабочих, которые сносили перегородку, отделявшую кабинет от
столовой, "я тут понемногу занимаюсь благоустройством. Надо же когда-то и о
себе порадеть." При этих словах глаза пристава увлажнились от удовольствия,
и один из городовых подал ему на длинном шесте вышитый шелком батистовый