"Подкидыши чужих галактик" - читать интересную книгу автора (Грай Татьяна)

Часть 2. И стали они частью тьмы...

Город был до странности тесен.

Машина консула Земной Федерации - широченное темно-синее авто, сверкающее лаком и хромом, - могла проехать лишь по немногим его улицам. Большая часть Столицы, во всяком случае, тот ее район, где размещалось консульство Федерации, была доступна только для велосипедистов, рикш и малолитражек. И для пешеходов. Но иностранным представителям любого ранга местная традиция предписывала передвигаться на автомобиле; тем более консулам, и тем более - консулу, явившемуся из несусветной дали, из глубин Вселенной. Машину же в распоряжение Елисеева предоставили почему-то только одну - вот это самое сияющее чудище, последнюю модель знаменитой фирмы "Мо". Хорошая машина... просто прекрасная. Но на ней не свернешь в сторону от парадной магистрали, не заедешь в переулок, не увидишь того, что скрывается в темноватых проездах, ведущих от одного великолепного проспекта к другому...

Вечер, наступая неторопливо, понемногу завладевал Столицей, и узкие высокие щели улиц, вспыхивая мягким золотистым светом фонарей, казалось, становились еще уже и выше, смыкались над ползущим автомобилем готическими кровлями, сплетались шпилями; а окна - круглые, квадратные, всевозможных форм и очертаний, - смотрели удивленно на чужака, следили за ним стоглазым Аргусом. Но не желали ему зла. Просто недоумевали - как его занесло сюда?

Елисеев ехал во дворец Правителя. За рулем авто сидел второй помощник консула - самый молодой представитель Земной Федерации на Ауяне, Даниил Петрович Ольшес. На задних сиденьях размещались все остальные - первый помощник консула, секретарь консульства и социолог. Ольшес вел машину медленно, боясь зацепиться крылом за какое-нибудь архитектурное излишество, торчащее поперек тротуара и зачастую вылезающее на мостовую - портик, пышное парадное... и шипел сквозь зубы. Елисеев наблюдал за тем, как Даниил Петрович выворачивает руль, завидя очередное препятствие, и улыбался. Наконец, когда улица выровнялась и стала немного шире (подъезды ко дворцу загромождать запрещалось), Елисеев спросил:

- Даниил Петрович, а почему, собственно, вы так злитесь? Неужели из-за плохой дороги?

- Нет, - усмехнулся второй помощник. - Это я еще не остыл после содержательной беседы. Как вам это нравится, - сердито продолжил он, слегка обернувшись назад и как бы приглашая всех сидящих в машине разделить его возмущение, - они что, за дураков нас считают? Если я не оброс бородой значит, можно ко мне лезть с такими предложениями? И ведь аргументы каковы! Вам, дескать, еще ждать и ждать повышения, а мы бы вас, дорогой гость, своими мерами возвысили, только согласие дайте!

Елисеев тихонько засмеялся. Да, здесь скучать не приходится...

- Даниил Петрович, - сказал он, - ну что вы, в самом деле! Будто не знаете, что вы не первый, к кому обращаются с такой оригинальной идеей.

- Мне от этого не легче, - буркнул Ольшес. - И вообще этот Гилакс меня раздражает. Не нравится он мне, и все.

- Кстати, - подал голос первый помощник, - вам не кажется, Адриан Станиславович, что затевается нечто, имеющее к нам прямое отношение? Вчера Гилакс вел речь на ту же тему со мной, позавчера - с Хедденом. У меня сложилось впечатление, что он торопится, даже слишком торопится найти среди нас... не скажу - сообщника, но скорее слабое звено. А?

- Похоже, - подумав, согласился Елисеев. - Но зачем?

- Ну вот, - сказал Росинский. - И сразу - зачем. Откуда я могу знать? Я просто имел в виду, что сегодня на приеме нужно быть повнимательнее. Вдруг что-то высветится? Вдруг мы сможем сделать какие-то выводы?

- Возможно, возможно, - откликнулся консул.

Хедден и Корсильяс промолчали.

Дворец, охватывающий площадь изысканным полукругом, сиял. Огни взбегали от подножия здания к башенкам и шпилям; окна, распахнутые настежь, выбрасывали пучки света в вечерний сумрак, - и шум начинающегося бала разносился над смолкнувшей Столицей. Двое полицейских на мотороллерах встретили машину консула у выезда на площадь и проводили до парадного подъезда дворца. Отчаянно свистя, они разогнали автомашины частных лиц, и консул получил возможность приблизиться ко дворцу с необходимой по местным требованиям торжественностью.

Как обычно, у входа представителей Земной Федерации встречал господин Гилакс - в парадном мундире, важный и неприступный. В должностных функциях этого наглого молодого господина земляне до сих пор толком не разобрались, - во всяком случае, он, видимо, представлял собой нечто среднее между министром внутренних дел и начальником дворцовой охраны. Но, несмотря на внушительную внешность, Гилакс, кажется, не пользовался особым влиянием в свите нынешнего Правителя. Может быть, просто потому, что был еще слишком молод. А может быть, и по другим причинам.

- Высокочтимый Правитель Тофета, господин Сапт, ждет гостей, - громко объявил Гилакс, и вокруг машины консула в то же мгновенье замельтешили ливреи - с десяток лиц внутренней охраны, старательно изображавших из себя лакеев, раскрыли дверцы машины, поддерживали землян под локотки, ведя их к распахнутым дверям... Елисеев достаточно спокойно относился к манерам тофетцев, но молодых сотрудников - особенно Хеддена - эта суета изрядно раздражала. Тем не менее земляне проследовали во дворец, храня на лицах выражение радости и благодарности - не всякого встречают так у этого порога.

Вечер шел своим чередом. Толпа переливалась из одного зала в другой, шелестели нарядные платья дам, позвякивали ордена высокопоставленных лиц, музыка гремела беспрерывно, - в общем, ничего нового. Елисеева наконец оставили в покое - официальная часть закончилась, а во время танцев даже самые заядлые политики Тофета предпочитали общество дам обществу любого консула, будь он консулом самого господа бога.

Елисеев отошел в сторонку, прислонился к огромной пальме, растущей как бы прямо из пола (весь центральный зал был обсажен по периметру пальмами и декоративными кустами), и наблюдал за веселящейся толпой, обдумывая намек, сделанный первым министром с полчаса назад. Намек был прозрачен и в то же время туманен. Министр заявил консулу: "Я полагаю, мы все же договоримся. Тем более - ждать недолго". Что могли означать эти слова? Ну, насчет "договоримся" Елисеев не сомневался; первый министр, безусловно, имел в виду беседы Гилакса с сотрудниками консульства - насчет какого-то таинственного "возвышения" землян, буде они пожелают возвыситься. С самим консулом Гилакс не говорил на эту странную тему, но уже успел нашептать свои предложения троим сотрудникам, и, насколько они могли понять его намеки, предлагал он не больше и не меньше, как должности в правительстве Тофета - в каком-то будущем правительстве... то есть похоже было на то, что во дворце зрел заговор. А вот насчет того, что ждать осталось недолго... это смутило Елисеева. Он сейчас соображал - нужно ли сообщить Правителю о своих подозрениях, или делать этого все же нельзя? Не расценит ли Федерация такой шаг как вмешательство в дела планеты? И стоит ли в них вмешиваться? Или гораздо лучше предоставить событиям идти своим чередом? Да, задачка. Елисеев все больше склонялся к мысли, что невмешательство - тоже палка о двух концах, ведь для кого-то такая позиция может оказаться весьма и весьма выгодной... для Гилакса, например. Но ведь он, консул, волей-неволей судит по меркам Земли, а по этим меркам что Правитель, что Гилакс - одинаковое барахло. И ничего тут не поделаешь, просто здешнее человечество находится на таком этапе развития, когда моральные ценности имеют не абсолютное, а относительное значение. Ускорить же процесс невозможно, и не только невозможно, но и опасна для планеты такая попытка. Впрочем, сейчас речь должна идти не о социальной эволюции, а о конкретном факте. Заговор. Что делать?..

Чья-то рука легла на плечо консула, и Елисеев обернулся. Из-за мохнатого ствола пальмы выбралась, как из засады, девушка лет шестнадцати, в вечернем платье, - дочь первого министра.

- Здравствуйте, Ласкьяри, - раскланялся Елисеев.

- Добрый вечер, господин консул Земной Федерации, - парадно и заученно улыбнулась девушка, и тут же фыркнула, не сдержавшись. - Что это вы тут притаились? У вас ужасно таинственный вид.

- Вот как? Я, собственно, просто немного устал.

- Вы не любите балов! - торжественно объявила Ласкьяри. - И я, между прочим, давно это заметила, так что не отпирайтесь.

- Н-ну... действительно, не очень люблю. Шумно.

- В таком случае, пойдемте в сад, погуляем. Там сейчас никого нет. Я хочу вас кое о чем спросить.

- Извольте.

Предложив девушке руку, Елисеев повел ее через гремящую музыкой анфиладу к выходу в сад. Никто не попытался завладеть вниманием консула веселье дошло до пика, и танцующие просто не замечали ни Елисеева, ни его спутницу. Наконец они выбрались из дворца.

Яркими пунктирами светились фонари над аллеями, рисуя желтые круги на песке дорожек. Ночные цветы казались готовыми взлететь бабочками - а настоящие бабочки, садясь на дорожки, прикидывались опавшими цветками. Ласкьяри, очень любившая этот сад, сегодня почти не смотрела по сторонам, шла, опустив голову, и Елисеев впервые, с некоторым удивлением, обнаружил, что милая девочка далеко не так легкомысленна, как это всегда ему казалось. Что-то проявилось в ее лице... наводящее на размышления.

Но вот Ласкьяри заговорила.

- Господин консул, я хотела бы получить все же ответ на вопрос, который уже задавала вам. Почему вы оказались именно в нашей стране?

- Но, Ласкьяри, ведь я уже не раз говорил вам, что...

- Я прекрасно помню все, что вы говорили. Что это случайность, что вы с помощью этих ваших орбитальных разведчиков выбрали страну с наиболее высоким техническим уровнем и так далее. Но я не верю этому.

- Почему?

- Мне кажется, господин консул, - насмешливо сказала девушка, - что вам прекрасно известны причины моего недоверия к этим так называемым объяснениям.

- Но я клянусь вам, Ласкьяри, что говорю чистую правду. И вообще у нас не принято лгать.

- Но разрешается умалчивать?

Елисеев улыбнулся.

- Умалчивать? Ну, только в самых необходимых случаях. Например, в вопросах политики.

- А разве мой вопрос не относится к сфере политических интересов?

- Право, не знаю, - развел руками Адриан Станиславович. - Я в растерянности, поскольку мне неясен подтекст вашего вопроса. А подтекст, безусловно, имеется. Но в любом случае мне нечего добавить к прежнему ответу.

- Значит, вы не хотите говорить серьезно, - огорченно сказала девушка. - Вы считаете меня ребенком, это я понимаю. Но вы забываете, что я - дочь первого министра. И хотя мой отец сравнительно поздно получил право на власть, все же я с семи лет росла во дворце. И знаю достаточно много. И хочу вам сказать - я на вашей стороне.

Ласкьяри резко повернулась и убежала. Елисеев некоторое время в задумчивости стоял в золотом круге света, вглядываясь в полутьму аллеи, девушка словно растворилась в густом ночном воздухе, даже ее шагов консул не слышал... "Получил право на власть... Я на вашей стороне..."

Это было что-то новенькое. И неожиданное.

Елисеев пошел во дворец.

Ласкьяри больше не появилась в залах; во всяком случае, Елисееву увидеть ее не удалось. Но возможно, она просто старалась избегать консула. Разыскав Корсильяса и Росинского, Елисеев рассказал им о беседе с дочерью первого министра. Росинский задумался, соотнося слова Ласкьяри с тем, что говорил ему Гилакс, предлагая таинственное "возвышение", а Корсильяс заявил, что дело явно нечисто и необходимо пустить по следу Ольшеса, - и тут же перешел от слов к действиям, отправившись искать Даниила Петровича. Елисеев и Росинский остались вдвоем. Они выбрали уголок потише, за тройкой колонн в углу одного из боковых залов, перетащили туда два кресла и уселись, решив здесь, в относительном уединении, дождаться конца бала.

Росинский спросил:

- Адриан Станиславович, вам не кажется, что во дворце готовится переворот? У меня лично именно такое впечатление.

- Да, - согласился Елисеев, - я тоже об этом подумал. Но что мы можем сделать? Мы всего лишь сторонние наблюдатели, наше дело - культурный обмен, к тому же в ограниченных пределах, - на уровне, не превышающем возможностей данной цивилизации... а заговоры и перевороты - это, знаете... здесь мы не компетентны.

- Но если нас втягивают в эту авантюру? Не напрасно же Гилакс агитирует. Неужели мы не вправе просто предупредить Правителя?

- Вмешательство во внутренние дела...

- Ну какое это вмешательство, Адриан Станиславович? В конце концов, заговор, переворот - это почти наверняка кровопролитие, бунт, черт-те что... Почему вы считаете, что мы не вправе остановить это?

- Вы знаете позицию Федерации в таких вопросах.

- Знаю, знаю! Но - повторяю - нас ведь втягивают в заговор, мы не сами придумали в него вмешиваться. Гилакс наверняка играет важную роль в предстоящем, я уверен в этом. Почему нельзя хотя бы просто сказать ему, что мы хотим сообщить о его предложениях главе Тофета?

- Это только ускорит ход событий.

- Да... пожалуй, вы правы. Но я не могу вот так сидеть и ожидать неведомо чего. Мне это противно.

- Давайте отложим эту тему до возвращения в консульство. Здесь, на балу... вам не кажется, что мы ведем себя не слишком осторожно?

Росинский прошелся взглядом по колоннам, обернулся и оглядел стену позади себя, словно ища что-то.

- Вы думаете, нас могут подслушивать? - спросил он.

- Я думаю, нам лучше помолчать, - ответил консул.

В просвете между колоннами мелькнула фигура Хеддена, и Росинский сорвался с места. Через минуту он вернулся с социологом.

- А что это вы тут прячетесь? - удивился Богдан Маркович, увидя за колоннами консула.

- Отдыхаем, - объяснил Елисеев. - И шум здесь не очень слышен.

Бал, как обычно, закончился вскоре после полуночи. В сопровождении униформистов сотрудники консульства проследовали к машине. Ольшес, сев за руль, осторожно тронул автомобиль с места, и синее хромированное чудище скользнуло с освещенной площади в темную щель улицы.

- Даниил Петрович, - спросил Елисеев, - вы точно знаете, что магнитофонов у них еще нет? Даже у военных?

- Абсолютно точно, - заверил консула второй помощник.

- И уровень развития радиотехники не позволяет установить в машине что-либо такое... эдакое?

- Можете быть спокойны, - сказал Ольшес. - Подслушивать они пока что умеют только ушами.

- Хорошо, спасибо. Значит, в машине мы можем говорить.

- В консульстве тоже. Но нужно предварительно проверить, не прячется ли кто-нибудь за дверью, - очень серьезно уточнил Ольшес.

Хедден фыркнул, и Елисеев, обернувшись, укоризненно взглянул на него.

- Богдан Маркович, что-то вы никак не хотите понять, что ситуация для нас более чем неприятна. Кстати, вы сегодня говорили с Правителем о поездке в степи?

- Опять не разрешил, - коротко ответил Хедден.

- Жаль. И непонятно, что его останавливает. Вы объяснили, надеюсь, что не собираетесь как-то влиять на жизнь степных обитателей, что они интересуют вас лишь как специалиста по первобытным культурам?

- Да уж объяснил, само собой, - пробурчал Хедден. - Сколько раз, кстати, можно объяснять одно и то же? Только он ведь слушать не хочет. Вообще. Стоит заикнуться о степях - чуть ли не в бешенство впадает.

- Странненько, - сказал Ольшес. - Очень даже странновато. Что это такое они от нас скрывают?

- Почему - скрывают? - удивился Елисеев. - Может быть, это просто чувство неловкости. В конце концов, их страна имеет наиболее высокий на планете уровень развития - и одновременно здесь кочуют в степях полудикие племена.

- Они, кстати, довольно часто оказываются на морском побережье, эти якобы дикие племена, - заметил Ольшес. - А оно от степей неблизко. Зато совсем рядом с очагами цивилизации.

- На побережье? - переспросил Хедден. - Ты откуда знаешь?

- А вот знаю.

- Что делать степным кочевникам у моря?

- Ничего они там не делают. Разбивают лагерь и сидят целыми днями на песке, на воду смотрят.

Елисеев с интересом глянул на своего второго помощника. Конечно, консула предупреждали, что Ольшес - работник особой квалификации, но чтобы так... практически не выходя из здания консульства умудриться собрать сведения о племенах, даже разговор о которых представляет нечто вроде табу... Ну и ну.

- Приехали, - объявил Ольшес, выворачивая руль и подгоняя авто к подъезду консульства. - Вылазь, братва.

- Даниил Петрович, - укоризненно сказал Росинский, - ну что у вас за выражения, стыдно слушать.

- Не вижу, чтобы вы покраснели, - огрызнулся Ольшес.

Тут же вмешался Корсильяс.

- Ты потому не видишь, что темно. А так он весь пылает, и уши у него завяли.

Росинский не выдержал, рассмеялся и вышел из машины. Елисеев на мгновение задержался - додумывал. Странные племена - закрытая тема. Право на власть... Ч-черт... что за путаница?

На следующий день в консульство с утра пораньше явилась Ласкьяри. На первый взгляд в этом визите не было ничего особенного - она вообще приходила к землянам довольно часто, ее очень интересовала жизнь людей, так похожих на ее соотечественников, и в то же время таких других, далеких и непонятных. Она подолгу расспрашивала Елисеева о Земле, о Федерации, и часто повторяла, что земляне пришли на Ауяну из тьмы будущих времен. Елисеев смеялся и уверял ее, что будущие времена - отнюдь не тьма, а наоборот, довольно ярко освещенное место, но Ласкьяри в таких случаях бывала предельно серьезна и говорила: "Не спорьте, я лучше знаю". Работники консульства посмеивались над Адрианом Станиславовичем - девушка не скрывала своей влюбленности в консула. Но, конечно, всерьез никто не мог отнестись к такому юному существу. Впрочем, Ласкьяри никому не мешала, скорее наоборот - с ее помощью многое становилось яснее. Дочь первого министра, как ни говори...

Но в этот раз Ласкьяри не стала задавать вопросов о Земле. Она пришла в кабинет Елисеева, забралась в кресло, свернулась клубочком и очень долго молчала. Елисеев занимался делами, не обращая на девушку особого внимания, - он давно привык относиться к ней как к дочери.

Наконец Ласкьяри заговорила.

- Знаете, меня скоро выдают замуж.

Елисеев изумленно уставился на нее.

- Замуж? Но вы слишком молоды, Ласкьяри. У вас ведь выходят замуж гораздо позже, не так ли?

- Есть исключения, - спокойно пояснила Ласкьяри. - Для детей тех, кто имеет право на власть.

- Послушайте, Ласкьяри, - решительно сказал консул, - мы здесь уже больше полугода, но такого любопытного выражения до сих пор не слышали. Что значит - "право на власть"? Разве может быть так, чтобы один человек имел право на власть, а другой - нет? Разве не все люди одинаковы?

- Само собой, - согласилась Ласкьяри. - При рождении все абсолютно равны. Дублатами становятся немного - или намного - позже.

- Кем... кем становятся?

Ласкьяри посмотрела на Елисеева странным, тяжелым взглядом. Консулу стало не по себе - уж очень не вязалось такое выражение глаз с юным личиком. Он ждал ответа, но Ласкьяри выбралась из кресла и направилась к двери. Взявшись за ручку, она обернулась и сказала:

- Я не могу вам сейчас рассказать... Но вы не забывайте: я на вашей стороне.

- Как это может быть? - удивился консул. - Вы - на нашей стороне? На стороне Земной Федерации - против родной планеты? И в чем, в каком деле вы на нашей стороне?

Ласкьяри улыбнулась.

- Вы не поняли меня. Земная Федерация тут ни при чем. Я говорю о вас, господин консул. Только о вас.

И вышла.

Немного подумав, Елисеев по внутренней связи вызвал Ольшеса.

Несколько дней ничего нового, а тем более тревожащего не происходило, и Елисеев начал склоняться к мысли, что Ласкьяри либо что-то напутала, либо просто разыграла его, - тем более, что девушка заходила в консульство, как обычно, и задавала вопросы, слушала, смеялась... в общем, вела себя совершенно спокойно и разговоров на таинственные темы больше не заводила. Правда, все эти дни Елисеев почти не видел Ольшеса, но, спросив секретаря о втором помощнике, всегда получал точный ответ - куда сегодня отбыл Даниил Петрович, по какому поводу и на какое время. Так что причин для беспокойства у консула как будто бы не было.

Единственное, что настораживало работников консульства и не давало им забыть о странном предупреждении Ласкьяри, - это участившиеся визиты Гилакса. Конечно, эти визиты нельзя было назвать беспричинными, у Гилакса всегда находился основательный повод, но... но слишком большое любопытство проявлял этот шустрый юноша к земной технике, слишком много вопросов задавал о том, какое оружие имеет в своем распоряжении Земная Федерация, в каких случаях оно применяется, и как удается им путешествовать в пространстве... Неприятный осадок оставляли его посещения. Но не выгонять же было этого нахала? К тому же и самые простые ответы на десяток световых лет превосходили его понимание.

Но вот настал час...

Сотрудники консульства сидели в столовой. Они только что покончили с ужином и начали пить чай, когда раздался резкий, настойчивый звонок. Но не со стороны парадного входа, а от выхода в сад.

- Это еще что такое? - Елисеев отставил чашку.

Ольшес вскочил и почти бегом вылетел из столовой. Через минуту он вернулся. За ним шла Ласкьяри. Земляне впервые увидели девушку не в классическом дамском платье, а в спортивном костюме - брюки, темная куртка, волосы убраны в маленький берет... Ласкьяри стала похожа на мальчишку-школьника.

Не потрудившись поздороваться, она заявила:

- Я достала для вас разрешение свободно ходить по городу.

- То есть? - поднял брови Елисеев.

- Вот. - Девушка вытащила из кармана пакет и протянула консулу. - Не хотите ли погулять?

Сотрудники консульства переглянулись. Росинский подошел к Елисееву и они, вскрыв пакет, стали вместе изучать его содержимое. Это оказались пропуска для иностранцев, которым разрешался свободный проход по Столице, отпечатанные на плотной меловой бумаге, с золотым обрезом. Пять штук. На документах были указаны фамилии всех землян, но фотографий не было. Собственно, их и не должно было быть, судя по форме бланка.

Росинский внимательно посмотрел на Ласкьяри и спросил:

- А кто-нибудь во дворце знает об этих пропусках? Или это ваша собственная инициатива?

Ласкьяри усмехнулась.

- Их выписал мой отец, господин помощник консула, вы же видите его подпись. Или вы предполагаете, что я сама расписалась за папочку? Но вы можете позвонить ему по телефону и спросить.

- Прекрасно, - сказал Елисеев. - Но знает ли об этом Правитель?

- Знает, знает, - презрительно и небрежно отмахнулась девушка. - А если бы и не знал, невелика беда.

Корсильяс подошел к Ласкьяри и сладко-вежливым тоном спросил:

- Вы, надеюсь, не будете возражать, если я и в самом деле позвоню секретарю Правителя? Я очень прошу вас не обижаться, но вы ведь прекрасно понимаете, что такое законы дипломатии.

- Я не обижусь, - сообщила ему Ласкьяри. - Только секретарь Правителя смещен сегодня во второй половине дня.

- За что? - резко спросил Елисеев.

- За превышение полномочий. Он, знаете ли, арестован. А новый секретарь будет назначен только завтра утром.

- Интересно... - пробормотал Елисеев. - Превысил полномочия, говорите? Зачем? И в чем это выразилось?

- Откуда я могу знать? - честными глазами посмотрела на консула девушка. - Но я воспользовалась моментом и попросила Правителя разрешить вам прогулки пешком. Ваша машина... она, знаете, великовата для наших улиц.

- Но почему нам не предоставят другую? Маленькую?

Ласкьяри промолчала.

- Тогда, - задумчиво сказал Росинский, - может быть, нам следует обратиться к самому Правителю?

Елисеев пожал плечами. Вряд ли это возможно. Субординация здесь такова, что лично к Правителю соваться не следует. Да и смысла не имеет. Все равно их начнут гонять по инстанциям.

Зазвонил телефон.

Корсильяс снял трубку.

- Секретарь консульства Земной Федерации слушает.

- Господин Корсильяс, - услыхал он голос первого министра, - господин Правитель Тофета желает говорить с господином консулом.

Елисеев взял вторую трубку.

- Я слушаю, господин первый министр.

В трубке пошуршало, посвистело тихонько, и наконец до Елисеева донесся голос Правителя:

- Добрый вечер, господин консул Земной Федерации...

Ольшес мягким движением поднялся из-за стола и подошел к Ласкьяри.

- Дорогая барышня, вы не хотели бы взглянуть на один интереснейший альбом? Я вчера раскопал его в нашей библиотеке, и мне кажется...

Ласкьяри обвела взглядом землян.

- Господин Ольшес, если вы не хотите, чтобы я присутствовала при разговоре, можете сказать мне об этом прямо. Пойдемте.

Ольшес и Ласкьяри вышли, и Росинский тут же включил экран фонопта. Елисеев обменивался с Правителями незначащими фразами, соблюдая ритуал вежливости. До настоящего разговора дело еще не дошло - но все же видеть лицо правителя было совсем не лишним, тем более имея на руках такие экзотические бумаги, как пропуска в Столицу. До сих пор сотрудников консульства уверяли, что все иностранцы в Тофете передвигаются только на машинах, что разрешения на свободное хождение по Столице не выдаются даже представителям дружественных государств, а тут - инопланетяне...

Картина на экране возникла вполне мирная. Правитель Тофета, господин Сапт, сидел за огромным письменным столом в своем рабочем кабинете, и говорил, вежливо улыбаясь в телефонную трубку. На краю стола сидел первый министр, а на заднем плане маячил Гилакс. Лица у всех троих были спокойные, даже какие-то... умиротворенные, что ли. Елисеев, произнося обязательные фразы, внимательно всматривался в экран, но ничего особенного не замечал. Но вот Правитель сказал:

- Уважаемый господин консул, я надеюсь, вы довольны доставленными вам пропусками? Вы давно хотели их получить.

Елисеев выразил искреннюю благодарность и признательность, и в свою очередь задал вопрос:

- Можно ли поинтересоваться, господин Правитель, на какой срок выданы упомянутые документы?

- О! - Правитель сделал ручкой неопределенный жест. - На какой вам будет угодно. Если хотите - на все время пребывания у нас.

Елисеев еще раз поблагодарил, и разговор на этом был закончен.

- Так, - сказал Корсильяс, выключив экран. - Первое, что мне кажется несколько странным, - так это то, что министр, пусть даже первый, уселся на стол Правителя.

- Ну, знаете, - отмахнулся Елисеев, - они же не на официальном приеме. Значит, у них достаточно близкие отношения, и они между собой не соблюдают ритуала, ничего тут нет особенного.

- А мне гораздо более странным показалось то, что при разговоре присутствовал Гилакс, - сказал Хедден. - Ему вообще нечего делать в кабинете Правителя, а он там болтается, да еще и с оружием.

- С оружием? - обернулся Елисеев.

- А вы не заметили? У него под курткой пистолет.

- Вот-те раз, - пробормотал Росинский. - Зачем это?

- Спросите у Гилакса, Валентин Лукьянович, - серьезным тоном посоветовал Хедден. - Может, он вам объяснит.

- Ну, ладно, - сказал Елисеев. - Это их дела, в конце концов, без нас разберутся. Как насчет прогулки, друзья дорогие?

- А не поздновато? - усомнился Корсильяс.

- Ничего, стемнеет еще часа через полтора, можем хотя бы, так сказать, вокруг дома пройтись. Очень уж интересно, - признался Елисеев, и лицо у него стало, как у школьника, попавшегося на невинном озорстве. - Просто терпения нет ждать до завтра. Где там Ольшес пропал?

...Усадив Ласкьяри за низкий круглый столик, Ольшес открыл один из шкафов и достал большой альбом репродукций картин вечного Эль Греко.

- Вот, взгляните. Мне кажется, вам должно понравиться.

Ласкьяри перевернула несколько страниц - сначала машинально, думая о чем-то другом, потом всмотрелась - внимательнее, еще внимательнее... Она медленно переворачивала листы, и Ольшес, следивший за ней, видел, что девушка ищет что-то, ожидает появления чего-то знакомого. Но вот она надолго замерла над одной из страниц. Ольшес подошел ближе. Лаокоон. Девушка смотрела не на человеческие фигуры, нет, - ее взгляд скользил по упругим, полным движения телам змей, чудовищных змей, напавших на жреца Лаокоона и его сыновей.

- Похоже... - прошептала она. - Очень похоже...

Ольшес не решился задать вопрос сразу, в эту минуту, - он только отошел снова на несколько шагов, чтобы лучше видеть Ласкьяри - всю, каждое ее движение, каждый случайный жест... Даниил Петрович давно уже учуял неладное, и совсем не случайно сегодня он положил перед девушкой именно этот альбом.

Ласкьяри, словно очнувшись наконец, резко перевернула лист, небрежно просмотрела остальные репродукции, еще на мгновение-другое задержалась на "Виде Толедо", прошептала: "Да, да..." - и закрыла альбом.

- Этот художник... он был у нас? - резко спросила она, вскинув голову и в упор посмотрев на Ольшеса.

- Нет, - покачал головой Даниил Петрович. - Он умер много веков назад. Тогда еще никто не умел выходить в Пространство.

Девушка промолчала, хотя ее взгляд выдал недоверие. Но, не вдаваясь в уточнения, она сказала после недолгой паузы:

- Мне кажется, беседа закончена, мы можем вернуться.

Елисеев, стоя у открытого окна, смотрел на сад и думал о делах консульства. Положение в целом было неплохим, но и не блестящим. Пока не могло еще идти речи о заключении каких-то договоров, о настоящем и полноценном сотрудничестве Ауяны и Федерации. То есть речь, безусловно, шла, и Правитель Тофета выразил активное желание стать членом Федерации ну, разумеется, вместо со своим государством и своей планетой. Но... Была масса всяких "но". Прежде всего, для вступления в Федерацию необходимо согласие всех государств планеты, а земляне делали только первые шаги на Ауяне, и с другими странами переговоров пока что не вели. Это, впрочем, всего лишь вопрос времени. А вот во-вторых... Даже здесь, в Тофете, наиболее развитой стране, члены правительства явно темнили, когда земляне предлагали свою ознакомительную программу. Хотя внешне все выглядело благополучно. Когда Правитель заявил, что фильмы, привезенные землянами, сначала должны демонстрироваться во дворце, Елисеев подумал, что от него потребуют корректур, прежде чем выпустят фильмы в прокат. Но ничего такого не произошло. Ленту смотрели во дворце, после чего земляне делали копии на местной пленке и передавали их в кинотеатры - в частные и муниципальные. Фильмы шли в самые популярные часы, их рекламировали... но нельзя сказать, чтобы публика ломилась в залы. Тут уж ничего не поделаешь, думал Елисеев. Не все любят фантастику, а для тофетцев фильмы о Федерации были именно фантастикой, - и дело только в этом, старался убедить себя консул. Только в этом! Но невольно он снова и снова вспоминал слова Ольшеса, прозвучавшие уже через месяц после их прибытия на Ауяну - "Нам оказывают тайное противодействие..." Ничего, утешал себя консул, привыкнут постепенно к нам, поверят... в таком деле спешка просто опасна. Да и некуда спешить. И незачем. Пусть все идет своим чередом.

Потом мысли консула сосредоточились на вчерашней прогулке. Прежде всего Ласкьяри потребовала, чтобы все переоделись Вечером не принято ходить по улицам в светлой одежде, объяснила она. Затем сказала, что лучше выйти не через парадный подъезд, а через сад. Это вызвало естественный вопрос "Почему?" Но Ласкьяри достаточно убедительно объяснила, что чем меньше людей знает о нарушении правил дипломатии, тем лучше, - а перед зданием консульства, на площади, всегда много гуляющих. Площадь эта небольшая, уютная, и весьма популярна среди молодежи. Ольшес посмотрел в окно действительно, публики предостаточно... вот только до сегодняшнего дня он что-то такого количества ни разу не наблюдал. Ну, через сад, так через сад.

...И вот они впервые за полгода очутились на улице Столицы не в автомобиле. Они шли, выбирая самые узкие проезды и проходы - такие, в которые не втиснулась бы даже малолитражка. Рассматривали дома, прохожих, слышали обрывки разговоров... и впервые по-настоящему ощутили себя на чужой планете. До сих пор все было иначе - консульство и дворец, дворец и консульство, и весьма ограниченный круг лиц. До сих пор они по-настоящему не видели жителей Тофета, людей Столицы. И не знали их. Конечно, за время короткой прогулки они не могли познакомиться с подлинной жизнью города, но все же некоторые впечатления получили. И эти впечатления заставляли задуматься...

Многие из встречных узнавали землян - даже в плохо освещенных переулках - и вжимались в стены, исчезали в черных дырах подъездов, уступая дорогу. Елисеев не сразу понял, в чем дело, - но вскоре каким-то десятым чувством уловил, что горожане боятся. Почему? Что в них такого страшного? А были и другие - тоже уходящие в сторону, только вместо страха от них веяло ненавистью... Выходит, прав был Ольшес, утверждавший, что против землян ведется тайная кампания? Но кем и с какой целью?

Особенно же обеспокоило Елисеева сообщение Ольшеса, сделанное по возвращении в консульство. Когда они расстались с Ласкьяри, проводившей их до ограды консульского сада, и уселись наконец в гостиной, Ольшес сказал:

- Между прочим, за нами был "хвост".

- Что-что? - не понял Елисеев.

- Следили за нами, - перевел Даниил Петрович свой специфический термин на общепонятный литературный язык. - Всю дорогу.

- Вы уверены? - насторожился Росинский.

- Я знаю.

- Эт-то интересно, - сказал Корсильяс. - Даже очень.

- И много было в "хвосте" составных элементов? - поинтересовался Хедден.

- Шесть.

- Вот как? - Елисеев сразу понял, что Ольшес ничего не напутал. Значит, по одному на каждого из гуляющих? Включая и дочь первого министра?

- А может быть, в ней-то и дело? - предположил Корсильяс. - За нее беспокоились. Вот и пустили сопровождающих.

- Нет, - уверенно сказал Ольшес. - Следили за нами. Ласкьяри тут ни при чем. Хотя, конечно, так нельзя сказать, что она совсем уж ни при чем. Она знала о слежке.

- Ну, дорогой, - развел руками Росинский. - Это уже чистый домысел, по-моему. Откуда вы можете знать, что она - знала?

- Можете быть совершенно уверены в этом, - спокойно сказал Ольшес. - И она вывела нас через сад именно потому, что там ждали эти ребята.

- А почему они не могли ждать нас на площади? - удивился Хедден. Кажется, в толпе гуляющих скрыться гораздо легче, нежели на пустынной улице.

- В этом я еще разберусь, - пообещал Ольшес.

И вот теперь Адриан Станиславович, обдумывая вчерашние события, мысленно споткнулся на том, что Ольшес не только заметил, что за ними следят - единственный из всей компании, - но и умудрился сосчитать следящих... Да, вывод мог быть только один. В состав консульства без ведома Елисеева включен инспектор по особым делам. Да, конечно, консулу говорили об Ольшесе, как о работнике высокой квалификации, но Елисеев-то думал, что речь идет об опыте культурного сотрудничества в Федерации, но уж никак не о разведке... Ч-черт побери, зачем тут особист? Елисеев прекрасно понимал, что его личная неприязнь к работникам Управления Федеральной безопасности ничем не обоснована, что люди этого ведомства делают весьма и весьма нужное для всей Федерации дело... Но что тут поделаешь? Вот не любит Елисеев инспекторов, и все!

По внутренней связи Елисеев вызвал Ольшеса. Тот сидел в своей комнате, разложив на столе клочки бумаги, и всматривался в них напряженно и остро, и не сразу поднял голову, услышав сигнал вызова.

- Даниил Петрович, - сказал Елисеев, - мне бы хотелось с вами поговорить. Можно зайти к вам?

- Лучше наоборот, - вскочил Ольшес. - Я сейчас приду.

"Неужели не хочет, чтобы я видел эти его бумажки? - удивился Елисеев. - Дожили... Секреты от консула!"

Когда Ольшес вошел, Елисеев сразу спросил:

- Даниил Петрович, как это вам удалось вчера сосчитать людей, следящих за нами?

Ольшес рассмеялся и ответил вопросом:

- Адриан Станиславович, а разве вы не знали, что в состав каждого консульства или посольства на чужих планетах в обязательном порядке включается специалист... э-э... моего профиля?

- Не знал, - совершенно искренне ответил консул.

- Ну и прекрасно, - сказал Ольшес. - Ну и замечательно. И продолжайте не знать. Уверяю вас, это действительно нужно. Кстати, Ласкьяри не сказала вам, за кого ее выдают замуж?

- Нет.

- Представьте, за сына шестого министра. Свадьба уже назначена - через полтора месяца.

- Но... позвольте, Даниил Петрович, вы ничего не путаете? Дочь первого не может стать женой сына шестого, здесь на этот счет очень строгие правила.

- Так ведь не завтра, а через полтора месяца.

- Ничего не понимаю.

- Ой ли?

Елисеев подумал несколько мгновений.

- Так, - сказал он наконец. - Значит, действительно - заговор? Переворот?

- Да. Не исключено, что мы можем при этом оказаться в затруднительном положении. Во всяком случае, у меня в последние дни сложилось впечатление, что именно мы являемся центром этой возни. Мы - причина. Если не самого заговора, то по крайней мере приближения дня его осуществления. Так что мы обязательно окажемся втянутыми в этот водоворот. Вы должны быть ко всему готовы.

- Ох... - Елисеев сел возле стола, сжал кулаки, глядя на Ольшеса. Даниил Петрович, я очень надеюсь, что вы все же ошиблись, несмотря на вашу квалификацию.

- Я тоже очень, очень надеюсь, что я ошибся, - серьезно ответил Ольшес. - Мне очень хочется ошибиться. Хоть раз в жизни. Да, вот еще что. Меньше чем через две недели у них начинается некий праздник, о котором нам почему-то до сих пор ничего официально не сообщали. Более того - тщательно скрывают сам факт существования этого действа в их культуре. Праздник, насколько я выяснил, длится два или три дня, бывает один раз то ли в три года, то ли даже в пять лет, это я еще не узнал. Мне не нравится, что вас не поставили в известность об этом. Боюсь, что вместо праздничка у них в этот раз задумано нечто иное. Не оказаться бы нам жертвенными агнцами на священном алтаре.

- Интересно. А какого характера праздник? Религиозный или светский?

- Ни то, ни другое.

- Разве так может быть? И каким образом вы о нем узнали - если, конечно, это не секрет?

- Я вам отвечу, если позволите, только на вторую часть вопроса, хорошо? И не пугайтесь. Дело в том, что я, в силу своих обязанностей, каждую ночь бываю в городе - все те полгода, что мы находимся здесь. Так что... Но, Адриан Станиславович, кроме вас никто не должен знать об этом.

- Понимаю, понимаю. Безусловно, я не собираюсь говорить... Вот что, Даниил Петрович, - решился спросить консул. - Меня постоянно мучит фраза, сказанная Ласкьяри, - о праве на власть. Вы не знаете, что стоит за ней?

- В общем, знаю. Или догадываюсь. Но пока не скажу. Не могу, извините. Но если хотите совет...

- Пожалуй.

- Сегодня вечером поезжайте на Морскую набережную. Доберетесь на автомобиле, а там - погуляйте пешочком.

- А вы?

- А я, с вашего позволения, займусь другими делами.

После ужина в консульство снова явилась Ласкьяри, и, узнав, что Адриан Станиславович намерен поехать на набережную, уставилась на Елисеева громадными серыми глазищами - очень удивилась.

- А в чем дело, Ласкьяри? - спросил Елисеев. - вы не хотите поехать с нами?

- Поеду, - протянула девушка. - Отчего же, конечно поеду. А почему вы решили ехать именно туда?

- Да просто так, - пожал плечами Елисеев. - Мы ни разу вашего моря не видели, почему же не съездить?

- Разумеется, - еще более протяжно произнесла девушка. - Это причина... Уж такая причина...

Когда все уселись в автомобиль, Ласкьяри вдруг спросила:

- А вы умеете сделать так, чтобы машина ездила быстрее?

За рулем в этот раз сидел Корсильяс. Он обернулся к Ласкьяри и важным голосом сообщил:

- Очень даже умеем. Если до конца выжать скорость - машина поедет намного быстрее. Только на ваших улицах, к сожалению, мы на любой скорости постоянно рискуем въехать в чью-нибудь квартиру.

- Я не о том, - тихо сказала девушка.

Елисеев наблюдал за ней и видел, что Ласкьяри мучит какая-то мысль, что девушка хочет о чем-то сказать, но не может решиться. Елисеева беспокоило предположение о правительственном заговоре, и он надеялся собственно, он был почти уверен, - что Ласкьяри, будучи дочерью первого министра, кое-что знает о предстоящих событиях, и ждал удобного случая, чтобы поговорить с ней на эту тему... и в то же время сомневался, вправе ли он использовать чувства девушки, чтобы избавить от риска своих сотрудников... В конце концов, Ласкьяри действительно влюблена в него не на шутку, и как ее угораздило? Он же ей в дедушки годится...

Когда они уже подъезжали к набережной, Ласкьяри задала вопрос, заставивший вздрогнуть не только Елисеева:

- Скажите, пожалуйста, господин консул, а у вас есть при себе оружие?

- Оружие? - помолчав, переспросил Елисеев. - Какое оружие?

- Которым убивают, - пояснила девушка.

- Но помилуйте, Ласкьяри, - вмешался Росинский, - мы ведь здесь с миссией культурной, а не военной. Почему такой странный вопрос?

- Вы находите мой вопрос странным? Но вы далеко от дома, на чужой планете... мало ли что может случиться.

- Например, что именно? - поинтересовался Хедден.

- Не знаю, - сказала Ласкьяри.

...И вот наконец они вышли к морю - розовому и сиреневому в закатных лучах, спокойному, бесконечному... и белые мраморные парапеты набережной тоже казались сиреневыми, и в небе неторопливо плыли сиреневые и зеленоватые облака... и все было, как на Земле. Вот только море светилось, не дождавшись темноты, - мягко сияли волны, из глубин сочился странный зеленый свет, пробиваясь сквозь розоватую поверхность воды... а на спусках к воде сидели неподвижно люди - темные сгорбившиеся фигуры, закутанные в плащи, с надвинутыми на глаза капюшонами, - сидели и смотрели на светящуюся воду.

Земляне долго шли по набережной, и темные фигуры повторялись, как орнамент на парапете, как естественная принадлежность приморского пейзажа фигуры в темных плащах, которые казались вросшими в белый мрамор... И в конце концов Елисеев тихо спросил свою спутницу:

- Что делают здесь эти люди?

- Ждут осуществления надежд... нелепых надежд, - ответила Ласкьяри.

И голос девушки прозвучал так печально и странно, что консул не решился больше спрашивать ни о чем.

Елисеева почему-то чрезвычайно интересовала реакция Ольшеса на рассказ о прогулке к морю. Почему - он и сам себе затруднился бы объяснить. Ему казалось, что Даниил Петрович должен заинтересоваться сообщением о сидящих на набережной людях и словами Ласкьяри о них. Но консул ошибся. Это сообщение Ольшес выслушал спокойно. ("Ну да, - сообразил Адриан Станиславович, - он же ходит по ночам в город, он их уже видел"), - зато не стал скрывать интереса к вопросу Ласкьяри о скорости автомобиля.

- Что, так и сказала - "умеем ли"? - переспросил он, когда Хедден в разговоре упомянул об этом.

- Да.

- Интересно. - Ольшес повернулся к Елисееву. - Адриан Станиславович, вам не кажется, что есть смысл последовать скрытому совету нашей милой приятельницы?

- То есть?

- Поменять мотор.

- Но... во-первых, зачем, а во-вторых - как?

- Зачем - не знаю, но такой вопрос дочь первого министра не задаст просто так, она слишком умна и осторожна для этого...

- Ну, Даниил Петрович, это уж вы слишком, - перебил Ольшеса Росинский. - Ласкьяри - просто молоденькая девушка, а вы хотите, чтобы мы ее считали чуть ли не дипломатическим волком.

- Эта молоденькая девушка даст сто очков вперед любому местному дипломату, - заверил Ольшес первого помощника. - Вы просто плохо ее знаете. А насчет того, как это сделать, - продолжил он, - так это как раз проще простого. Съезжу ночью на корабль и поставлю наш мотор. Подогнать несложно, вполне успею до утра вернуться.

- Право, не знаю, - сказал Елисеев. - Не нравится мне все это.

- Мне тоже не нравится, - сообщил Ольшес. - Но больше всего мне не нравится то, что Правитель не дает Хеддену возможности работать. Ты сколько раз просил у него разрешения на выезд в степи? - спросил он Хеддена.

- Раз десять за полгода, - ответил Богдан Маркович.

- Вот видишь! А он не разрешает. Почему?

- Ну, по-моему, Адриан Станиславович был прав, когда предполагал, что причина - простое чувство неловкости за свою страну перед представителями высокоразвитого инопланетного разума.

- Возможно, возможно... - пробормотал Ольшес.- Действительно, почему бы и нет? Но вот праздник...

- А что - праздник? - насторожился Елисеев.

- А то, что предстоящий праздник связан именно с кочевниками. Что-то многовато таинственности вокруг этого торжества... но ясно, что в эти дни то ли кочевники приходят в Столицу, то ли горожане отправляются в степи... в общем, происходит встреча. Так какой же смысл запрещать Хеддену видеть этих бродяг? Ты ведь объяснял там, во дворце, что занимаешься именно первобытными формами социума? - снова обратился Ольшес к Богдану Марковичу.

- Разумеется.

- И чем там обосновывают отказ?

- Ничем. Нельзя, и все.

- Ну вот. Нельзя. А если предположить, что эти кочевники - никакие не кочевники... или, по крайней мере, не такие они дикие, как это может показаться, а дело тут вообще в чем-то другом, а?

- В чем именно? - недоуменно спросил Хедден.

- Ну, мало ли в чем... - туманно откликнулся Ольшес. - И вот еще что. Нам ходить по городу - нельзя. А другие, между прочим, ходят. Нас и в этом надули.

- Кто ходит?

- Представители всех государств Ауяны. Свои, так сказать. Заперты лишь мы, инопланетяне.

- Но ведь разрешили и нам выходить, - сказал Елисеев. - Может, это был просто своеобразный карантин?

- Может, - согласился Ольшес. - А может, есть и другая причина.

- Какая?

- А такая, что рядом с Правителем, когда он подтверждал свое разрешение, стоял человек с пистолетом под мышкой, - спокойно сказал Ольшес.

Ласкьяри пришла как раз перед обедом, и земляне пригласили девушку к столу. Дежурным был Хедден. Ласкьяри внимательно наблюдала за тем, как ловко Богдан Маркович накрывает на стол, подает блюда, - и сказала наконец:

- Все-таки я не понимаю, почему вы отказались от прислуги. Вам ведь предлагали очень хороший штат, опытных, обученных людей. А вы - все сами. Зачем? Боитесь за свои грандиозные секреты?

Елисеев развел руками.

- Ласкьяри, милая! Мы уже столько раз объясняли вам, что не привыкли к этому. Нам гораздо легче все сделать самим, нежели видеть, как совершенно посторонние люди стараются для нас. Кроме того, у нас тут масса всяких кибернетических устройств. Так что основную часть всей работы выполняют они.

- Не понимаю. И, наверное, никогда не пойму, - отрезала девушка.

- Ну подумайте еще раз, Ласкьяри, - язвительно произнес Росинский. Мы - здоровенные мужики, делать нам у вас нечего, вы нас никуда не выпускаете, все переговоры, встречи - только во дворце, да и то не каждый день такое случается. Чем нам занять остальное время ? Вот мы и развлекаемся - полы подметаем, обед готовим. Вот если бы...

- Что - если бы?

- Если бы нам, например, разрешили, как это бывает в других звездных системах, на других планетах, поездки по стране - с лекциями, с рассказами о Федерации, - смотришь, нам и понадобился бы ваш хорошо обученный штат. А так... - Росинский демонстративно развел руками.

Ласкьяри подумала. Посмотрела на Елисеева, на Росинского, и совершенно особенный взгляд бросила в сторону Ольшеса - напряженный, острый. Потом заговорила.

- Возможно, вы и получите такое разрешение. В ближайшем будущем. Это зависит только он вас самих.

- Вот как? - удивился Елисеев. - И в чем же выражается эта зависимость?

- Узнаете, когда время придет.

И дочь первого министра перевела разговор на другую тему.

Едва на Столицу опустилась ночь, как инспектор Особого отдела Даниил Петрович Ольшес выскользнул из здания консульства через дверь, выходящую в сад. Он даже не стал оглядываться - он прекрасно знал, что сотрудникам консульства и в голову не придет, что он способен на такие штучки... кроме, конечно, самого консула, которого поневоле пришлось посвятить - правда, лишь отчасти, - в инспекторские дела. Но консул, само собой, не станет препятствовать работе инспектора.

Даниил Петрович в этот момент выглядел несколько необычно для сотрудника консульства. На нем был местный спортивный костюм и кроссовки. Как будто инспектор собирался много и упорно бегать.

Однако, выйдя из консульского сада на тихую узкую улочку, инспектор сразу повернул направо и пошел спокойным неторопливым шагом, углубляясь в путаницу пустых, молчаливых переулков.

Наконец, миновав очередной поворот, он остановился возле мрачного, обшарпанного трехэтажного жилого дома и заглянул в полуоткрытую дверь темного парадного. Из парадного несло сыростью и гнилью. Ольшес прислушался. Наверху заскрипели ступени - кто-то осторожно спускался по шаткой деревянной лестнице. Через минуту из подъезда вышел человек, одетый, как и Даниил Петрович, в спортивный костюм. В лицо инспектору ударил луч фонаря. Ольшес зажмурился и буркнул:

- Да я это, я. Идем?

Человек молча кивнул и двинулся вперед.

Не прошли они и двух кварталов, как их догнал рикша, влекущий двухместную коляску. Ольшес и его спутник уселись на жесткие сиденья, и рикша стремительно помчался к западному району Столицы, к узкой речке, пересекающей город. Добравшись до речной набережной, он повернул налево, и Ольшес понял, что их цель находится где-то неподалеку от устья. Но чем ближе к морю, тем богаче и фешенебельнее становились улицы, и, соответственно, тем больше было на них полиции... а это инспектору было совсем не по душе. Однако выбирать сейчас не приходилось.

Когда перед ними возник кружевной мост, ведущий на другой берег реки, рикша остановился. Спутник Ольшеса тихо сказал:

- Все, дальше пешком.

Ольшес молча выпрыгнул из коляски.

Они с видом праздношатающихся направились к мосту, но уже издали увидели, что у въезда на него стоит ночной патруль.

- Опять они за свое... - пробурчал спутник инспектора. - Документы проверяют. Тебе не пройти.

- А лодку нельзя нанять?

- В такой-то час? Ничего, под мостом пройдем, по фермам. Ты как, сможешь?

- Смогу, - ответил Ольшес. - Ты уверен, что нас не заметят?

- Уверен. Не в первый раз.

Они спустились к воде и вдоль ее кромки дошли до опоры моста.

Провожатый Ольшеса начал ловко подниматься наверх. Даниил Петрович не отставал. Они быстро и бесшумно, как кошки, карабкались по ажурной арматуре. Внизу, под ними, тихо плескались речные волны. Над их головами время от времени проносились автомобили, пробегали рикши, стучали каблуки редких ночных прохожих. Под мостом было очень темно, и в путанице стоек, штанг и прочих креплений приходилось разбираться на ощупь.

Наконец они соскользнули на землю на противоположном берегу реки.

Неподалеку от реки, на тихой зеленой улочке, их ждал автомобиль. Садясь в него, Даниил Петрович тихонько фыркнул. Его забавляли предосторожности заговорщиков. Он давным-давно уже понимал, что до них абсолютно никому нет дела. Во-первых, потому, что они не представляли собой реальной силы, а во-вторых - потому, что в их среде было слишком много доносчиков от правительства; когда Ольшес их вычислил, он чуть не помер со смеху. Каждый второй "патриот" был на жалованье государства.. Но он решил еще немножко поиграть в эту игру. Ему нужно было кое-что выяснить для себя.

И вот наконец цель долгого путешествия была достигнута.

Ольшеса проводили в подвал очередного ободранного дома, расположенного неподалеку от доков. Вонь в этом квартале стояла несусветная. Несло тухлой рыбой, гнилыми водорослями, застоявшимися водостоками... вокруг шныряли крысы и еще какие-то непонятные звери.

В подвале, тускло освещенном газовыми фонарями с очень грязными стеклами, собралось около тридцати человек. Едва Ольшес вошел, чуть не стукнувшись лбом о низкий косяк двери, как кто-то сказал:

- Ну, можно начинать.

Инспектор сел на углу длинного дощатого стола, покрытого сальными пятнами, и стал слушать. Через несколько минут ему показалось, что о его присутствии все вообще начисто забыли, увлекшись обсуждением собственных проблем. Однако инспектор был не в претензии. Он внимательно рассматривал присутствующих. Большинство лиц было ему знакомо. Двоих он видел впервые, и уделил им особое внимание. Но вот кто-то спохватился и Ольшес услышал обращенный к нему вопрос:

- Так можем мы рассчитывать на помощь инопланетян, или нет?

- Я, знаете ли, до сих пор не понял, в чем должна состоять эта предполагаемая помощь, - вежливо откликнулся Даниил Петрович.

Сидящие за столом умолкли и удивленно уставились на землянина.

- То есть как - не поняли? - прохрипел кто-то из самого темного угла. - Вы что, не слышали, о чем мы тут говорили?

- Отчего же, слышал, - любезно ответил инспектор. - Но не уловил смысла сказанного. Нельзя ли как-то... конкретизировать? А то уж очень вы растекаетесь мыслью по древу. Мне нужна основная идея, так сказать, логическая составляющая, и все. Украшения можно отбросить.

После долгой напряженной паузы раздался голос руководителя группы. Ольшес знал, что его зовут Морретом, что он инженер, что работает на фабрике, выпускающей бытовые электроприборы... и еще очень многое знал Даниил Петрович об этом человеке - хотя тот, само собой, ни о чем таком даже не догадывался. Моррет сказал:

- Даниил, я не знаю, как принято обсуждать дела у вас в Федерации, но ясно, что наша манера вам не нравится. Что ж, я попробую изложить все коротко.

- Сделайте одолжение, - беспечно бросил Ольшес. Окружающим его тон, похоже, не понравился, но Даниил Петрович решил не обращать на это внимания. Ему надоела унылая, мрачная серьезность этих людей.

- Итак, - начал Моррет, - проблема состоит в следующем. Наша страна нуждается в серьезных переменах внутренней политики. А для этого нам необходимо избавиться от дарейтов. Техника Земной Федерации такова, что для вас не составит труда уничтожить этих морских чудищ и дать возможность всем талантливым людям Тофета самостоятельно пробивать себе дорогу, независимо от того, способны они разговаривать с дарейтами, или нет.

- Тем более, - добавил кто-то с дальнего конца стола, - что на самом-то деле и сейчас эта способность не обязательна... просто нужно иметь хорошие деньги, чтобы купить благосклонность некоторых членов правительства.

- Интересная идея... - протянул Ольшес. - Чрезвычайно интересная. А зачем же уничтожать дарейтов, не проще ли добиться смены правительства?

- Традиции слишком сильны, - хмуро пояснил Моррет. - Тем более, что тут замешаны торговцы, которые по старинке называют себя кочевниками.

- А на самом деле они не кочевники? - полюбопытствовал Ольшес.

- Нет, конечно. У них свои городки... ну, может быть, не совсем городки, скорее большие села. Мужчины с помощью дарейтов добывают жемчуг и перламутр, а женщины сидят дома, изготавливают драгоценности. Но фокус-то в том, что в среде этих торговцев гораздо чаще рождаются люди со способностью слышать море. И девушек с этим даром выдают замуж в города... за хорошие деньги. Пусть не сразу, пусть во втором или третьем поколении, но такой брак обеспечивает семье право на власть. Ну, есть еще и многое другое... тоже связанное с деньгами. В общем, так уж исторически сложилось, что Тофет полностью зависит от моря. Точнее, от милости морских уродов. Подробности сейчас не важны. Но именно поэтому мы и обратились к вам за помощью. Необходимо уничтожить причину неравенства, и тогда все получат по-настоящему одинаковые возможности.

- А у вас много талантливых людей, не связанных с дарейтами? - с искренним интересом спросил Даниил Петрович.

- Много... как в любой другой стране, - ответил Моррет. - Но им не пробиться. Они вынуждены прозябать, несмотря на свои таланты.

- А почему бы этим талантам самим не решить проблему дарейтов?

- Потому что у нас просто нет подходящего оружия, чтобы воевать под водой.

- Почему же - воевать? - не понял Ольшес. - Разве эти осьминоги станут сопротивляться? У них же нет пушек там, на дне моря!

- Нет, конечно, - согласился Моррет. - Но они прячутся на таких глубинах, что до них просто не добраться. Ну да, согласен, речь не о войне, речь об истреблении, но и это нам недоступно.

- Интересная идея... - повторил Ольшес. - Только, боюсь, мы не сможем вам помочь... во всяком случае, пока не разберемся в обстановке.

Все долго молчали, потом молодой человек, сидевший по правую руку от Моррета, спросил:

- А может быть, вы смогли бы просто увезти дарейтов куда-нибудь... на другую планету?

- На другую планету? Не знаю, не знаю, - сказал Ольшес. - Тут, видите ли, нужно знать еще и мнение самих дарейтов.

- Чего-о? - изумленно уставился на инспектора юноша. - Вас интересует мнение морских гадов?

- Но ведь эти гады разговаривают с вами, - напомнил ему Ольшес. - А это заставляет предположить наличие у них разума, не так ли? А разумное существо вполне может иметь собственное мнение.... вам, кажется, это и в голову не приходило?

- Ну, это уж слишком! - возмущенно воскликнул кто-то.

Ольшес, не обратив внимания на эмоциональный всплеск, продолжил:

- А вы не пробовали привлечь на свою сторону кого-нибудь из тех, кто умеет говорить с дарейтами? Ну, чтобы этот человек узнал, что нужно морским жителям... или просто предложил им не вмешиваться в жизнь сухопутной публики, а?

- Да ведь тогда все, кто слышит море, потеряют право на власть! язвительным тоном произнес Моррет. - Вы всерьез считаете, что они пойдут на это?

- Ну, один-два всегда могут найтись, - уверенно сказал Даниил Петрович. - Нужно только поискать, и все.

Они говорили еще очень долго, и Ольшес задал множество вопросов - но далеко не на каждый из них получил четкий и толковый ответ. Наконец, решив, что ничего стоящего он здесь больше не узнает, Даниил Петрович встал и заявил:

- Ну, на сегодня довольно. Мне пора возвращаться.

Уже светало, когда инспектор добрался до консульства.

После обеда Елисеев предложил сотрудникам выйти в город - уж коль скоро им разрешили прогулки, нужно было этим пользоваться. Согласие выразили все, кроме Ольшеса. Даниил Петрович заявил, что ему хотелось бы остаться в консульстве, и тут же поинтересовался, не составит ли ему компанию Ласкьяри. К удивлению Елисеева, Ласкьяри тут же согласилась, и они с Ольшесом отправились в сад.

Роскошные аллеи перемежались в этом саду с заросшими, заброшенными участками. Кое-где в густом кустарнике были прорублены круглые поляны, засаженные цветами. Дневная духота почти не ощущалась среди пышной зелени, и Ласкьяри с Ольшесом неторопливо прогуливались по дорожкам, говоря ни о чем, - так, пустые фразы. Ольшес перед выходом заскочил в свою комнату и зачем -то надел большую, свободную куртку. И теперь Ласкьяри время от времени останавливала взгляд на этом странном одеянии, совершенно не нужном в такую жару. А Ольшес, отмечая для себя эти взгляды, помалкивал до поры до времени.

Постепенно разговор, осторожно и неторопливо, стал приближаться к интересующей Ольшеса теме. Правда, Даниил Петрович тут же зафиксировал, что и для Ласкьяри эта тема не менее интересна...

- ...Разумеется, ваш вопрос был странен, - говорил Ольшес. - Ну посудите сами - к чему разговоры об оружии? Неужели вы до сих пор не поняли, что мы совершенно не намерены применять силу в переговорах?

- А почему бы и нет? - наивно удивилась девушка. - Вы сильны, это ясно, и если вам что-то понадобится у нас, а мы не захотим отдать, - почему не взять силой? Что в этом неестественного?

Наивность слов была откровенной и неприкрытой. Ласкьяри как бы демонстрировала собеседнику, что истинный смысл вопроса - совсем иной. Ольшес с удовольствием поддержал игру.

- Но, милая Ласкьяри, мы никогда не применим свою силу - именно потому, что она несоизмерима с вашей. Разве не в этом закон благородства? с легкой насмешкой в голосе произнес он и, чтобы усилить впечатление от сказанного, добавил: - Простите за сравнение, если оно вдруг покажется вам обидным, но применять силу здесь - все равно что бить маленького ребенка.

- Ну да, - согласилась Ласкьяри. - Ударить ребенка, пнуть собаку... Мы для вас всего лишь объект исследования. - И, не дав Ольшесу возразить, продолжила: - А может быть, в других, далеких от вас мирах вы просто ищете возможностей проявить это свое благородство? Там, у вас, - она подчеркнула это "у вас", резко отделяя себя от землянина, - все это невозможно, вы все одинаковы. И поэтому вы забираетесь подальше, в глубины Галактики, и ищете таких, как мы... потому что на нашем фоне вы смотритесь великолепно...

И Ольшес услышал недосказанное: "И любуетесь собой, и ваше самолюбие удовлетворено..."

- Вы ошибаетесь, Ласкьяри...

Но девушка не слушала его. Она продолжала:

- Кроме того, даже самый благородный и честный в остальном человек имеет право на низость, если она сокращает путь к цели, если так можно принести пользу другим. Вот потому я и спросила об оружии.

- Имеет право на низость? Вот оно что... Цель, значит, оправдывает средства? Это мы уже слышали. И не раз. Но какие цели, на ваш взгляд, могут оправдать применение нами оружия?

- А если речь пойдет о простой защите? - деланно-безразличным тоном спросила девушка.

- Защита? От кого? От чего?

Ласкьяри рассмеялась самым непритворным образом. Так... Ольшес понял, что эта часть разговора закончена. И перешел к другому.

- Мне почему-то кажется, дорогая Ласкьяри, что у вас не в ходу идея добра.

- Добро вообще - слишком абстрактное понятие, - с подчеркнутой учтивостью ответила Ласкьяри. - Абстрактную же идею могут воспринять лишь немногие. Большинство людей мыслит конкретно.

- Хорошо, пусть так. - Ольшес не придал никакого значения попытке Ласкьяри перевести беседу в официальный тон. - Но если говорить не о добре вообще, а о том, что человек от природы добр?

Ласкьяри медленно покачала головой. На лице девушки явственно обозначилось выражение грусти и огорчения - слишком явственно, чтобы Ольшес мог поверить истинности чувства.

- Уважаемый господин второй помощник, человек от природы никакой. Ни зло, ни добро не заложены в нем изначально. И какое из качеств преобладает в его натуре со временем - зависит не от людей, а от обстоятельств.

- Но разве обстоятельства создаются не людьми? - удивился Ольшес.

- Разумеется, нет, - сразу ответила Ласкьяри. Но, сделав паузу, уточнила: - Впрочем, я не исключаю, что это может быть верно для вас. Возможно, ваши обстоятельства создаете вы сами. Но мы зависим от природы.

- От природы?

Ласкьяри внимательно посмотрела на собеседника. Что-то ей не понравилось в тоне, которым были повторены ее слова. Что-то насторожило девушку, что-то заставило ее как будто бы даже испугаться... и Ольшес двинул ферзя:

- Скажите, а что это за праздник состоится в ближайшем будущем? И почему нам ничего не говорят о нем?

Девушка остановилась. Отвернувшись от Ольшеса, наклонилась, сорвала цветок, повертела его в тонких пальцах, сосредоточенно рассматривая. Наконец, взвесив невысказанное, оценив намек, спросила:

- Каковы ваши служебные функции, господин Ольшес?

- О, мне кажется, Ласкьяри, вы принимаете меня за фигуру куда более важную, чем я есть... Я всего лишь забочусь о безопасности господина консула и остальных сотрудников. Как Гилакс заботится о безопасности господина Правителя.

И снова что-то промелькнуло в голосе второго помощника, и это что-то заставило Ласкьяри сказать коротко и четко:

- Гилакс - начальник тайной службы. А вы?

- Ну... - протянул Ольшес, - ну... Я тоже вроде того, только вся моя служба состоит из меня самого. Так вы ничего не сказали о празднике.

Вместо ответа Ласкьяри протянула руку и откинула полу куртки Даниила Петровича. И прикоснулась пальцами к серебристой трубке, висящей на поясе второго помощника.

- Это и есть ваше оружие? Покажите. Как это называется?

Ах, если бы консул видел это!..

Ольшес спокойно отцепил бластер от пояса и протянул девушке.

- Смотрите.

- Я хочу знать, как им пользоваться.

- А вы не хотите сначала задать вопрос - почему мы отказываемся вообще говорить с вами об оружии, несмотря на то, что вы, точнее, ваш отец и господин Правитель, не раз уже обращались к этой теме?

- Господин Ольшес, - улыбнулась девушка, - давайте перестанем играть в прятки. Вы никогда не дадите нам оружия - я имею в виду, в масштабах межпланетного обмена. Мы - дикари, я прекрасно это понимаю, и если в наши руки попадут ваши стреляющие игрушки, мы можем просто и быстро перебить друг друга. Но ведь сейчас мы с вами говорим совсем о другом, не так ли?

- В таком случае, - сказал Ольшес, - начнем с мер предосторожности. Вот эта красная кнопка, - он показал на кнопку, утопленную в рукоятку бластера, - предназначена для уничтожения оружия. На тот случай, если нет другого выхода. Потому что ни при каких условиях наше оружие не должно попасть в руки ваших военных. Но...

- Но человек, нажавший кнопку, погибнет? - спокойно уточнила Ласкьяри.

- Да.

- Научите меня стрелять.

Два дня, а точнее, две ночи спустя, в темноте, бесшумно и осторожно, из Столицы выскользнул консульский автомобиль и понесся по шоссе в сторону Желтого залива - с такой скоростью, которая вряд ли могла даже присниться его конструкторам. За рулем сидел инспектор Даниил Петрович Ольшес, а рядом с ним - дочь первого министра Тофета госпожа Ласкьяри.

Первым заговорил Ольшес.

- Ласкьяри, вы не могли бы мне объяснить, почему в тот день, когда вы принесли нам пропуска в Столицу, вы нас вывели через сад? И почему за нами постоянно следили во время прогулки?

- Вот как? - Ласкьяри повернулась и всмотрелась в Ольшеса, пытаясь увидеть выражение его лица, но было слишком темно. - Вы заметили? Значит, этих людей нужно уволить.

- Нет-нет, - поспешил объяснить второй помощник консула. - Заметил только я, я один, и не потому, что они плохо работали.

- А... это другое дело. Но вас сопровождают на каждой прогулке. Обычная мера предосторожности.

- Не лгите.

Ласкьяри тихонько засмеялась.

- Господин Ольшес, я не знаю, как себя чувствуют другие в вашем присутствии, но мне с вами говорить легко. Мне нравится, когда меня понимают сразу и однозначно, и мне кажется - не сочтите за проявление повышенного самомнения, - мне кажется, что и я понимаю вас. Во всяком случае, в главном.

- В таком случае вы должны ответить.

- Разумеется. У нас есть... как бы это выразить поточнее... Группа людей, которые хотели бы захватить вас. Им все равно, как идти к цели.

- И они намерены предъявить ультиматум Правителю?

- Не Правителю. Федерации. Вашим соотечественникам. Вы ведь... ну, эта ваша идея добра, она так хорошо выражена в ваших фильмах, что эти люди сделали вывод: если вы будете в их руках, то Федерация даст все, что угодно, лишь бы выручить землян из беды. Именно те люди ждали вас на площади в тот день.

- И уж конечно, они потребовали бы оружие?

- Я же говорила, что мы с вами понимаем друг друга.

- Но зачем оно им?

- Это трудно объяснить прямо сейчас, господин Ольшес. Но, думаю, через некоторое время вы сами все поймете. После нашей поездки.

- Возможно, возможно... Я вот о чем хотел бы вас спросить, Ласкьяри. Вы - лично вы - считаете, что их цель разумна? Вы ведь наверняка знаете, в чем она состоит, да?

- Знаю. Что касается разумности... ну, может быть, кое в чем они и правы. Давайте и об этом поговорим позже, хорошо?

- Хорошо. Но неужели только заговорщики изобрели такой оригинальный ход - получить оружие путем захвата заложников? В правительстве никто не додумался до того же самого?

- Не исключено.

- Так. Ну, а заговорщики, наверное, желали бы с помощью нашего оружия захватить власть в Тофете. А право такое у них есть?

- С вашими бластерами они прекрасно обошлись бы и без права на власть.

- Вас не затруднит объяснить мне смысл этого выражения?

- Не затруднит. Только попозже. Впрочем, мне почему-то кажется, что вы и сами давно все знаете. А если нет - то, надеюсь, узнаете очень скоро.

- Я тоже надеюсь.

Небо впереди, над холмами, начало светлеть, переливаясь бликами, отдаленно напоминающими северное сияние, - но гораздо больше это было похоже на таинственный зеленоватый свет, заливающий "Вид Толедо". Ольшес, не задавая пока вопросов, искоса посматривал на девушку, сидящую рядом с ним, - в бледно-зеленом свете, рассеивающемся вокруг, Ласкьяри выглядела еще моложе, и в то же время старше, и Даниил Петрович никак не мог сообразить, отчего возник такой странный эффект. Ласкьяри замерла, напряженно вглядываясь в горизонт, и казалось, временами даже переставала дышать.

Наконец Ольшес спросил шепотом:

- Что это светится?

Ласкьяри вздрогнула и, не повернув головы, ответила - тоже шепотом:

- Желтый залив.

- Почему?

- Молчите. Увидите сами...

Между Столицей и заливом лежал унылый край - однообразная равнина с редкими грядами холмов. Пологие склоны покрывала трава, и лишь кое-где росли кривые от нехватки влаги деревья. Но чем ближе к Желтому заливу, тем выше и круче становились холмы, и в конце концов они превращались в сплошные скалы, резко обрывающиеся перед бескрайностью соленой воды.

Шоссе подходило к заливу по распадку, и Ольшес, как ни всматривался, ничего не мог увидеть, кроме голых каменистых склонов справа и слева, да зеленого таинственного сияния впереди - там, где дорога выходила к океану. Но вот скалы расступились, а шоссе растворилось в полосе прибрежного песка. И Даниил Петрович, резко остановив автомобиль, замер, глядя вперед...

У самой воды в ирреально-зеленом свете двигались странные фигуры. На первый взгляд это были многорукие клубки неопределенной формы, стоящие на вполне человеческих ногах, - но когда глаза Ольшеса привыкли к переливчатому, меняющемуся свету, он вскрикнул... и тут же рука Ласкьяри легла на его губы.

- Тише... умоляю вас, тише...

Ольшес молча кивнул и повернулся к девушке. Она была полностью поглощена зрелищем, открывшимся на берегу Желтого залива. Ее глаза, темно-серые днем, сейчас казались изумрудными... она смотрела на людей, танцующих на песке, людей, держащих в объятиях каких-то странных существ, то ли змей, то ли осьминогов... Ольшес должен был признать, что на первый взгляд сцена действительно напоминала "Лаокоона" - с той разницей, что в ней явно отсутствовал трагический элемент.

Поскольку у Даниила Петровича не было ни малейших причин замирать в экстатическом созерцании, он осторожно включил фиксирующую аппаратуру, а затем стал осматриваться по сторонам - насколько это было возможно не выходя из машины и не беспокоя спутницу.

Направо скальная гряда, окаймленная понизу смутно белеющей полосой песка, уходила вдаль и растворялась в зеленом мареве, - залив был велик. А слева...

Гигантская плоскость каменной стены величественно возносилась вверх, и на неровной поверхности камня красовалось изображение - не меньше пятидесяти метров в диаметре. Красными и черными штрихами на буроватом фоне кто-то нарисовал странную фигуру с двумя головами и множеством рук, точнее, рук и щупалец вперемешку. Да и головы... Одна явно принадлежала человеку, но была обведена кругом, похожим на нимб, зато вторая больше всего походила на рисунок, сделанный очень маленьким ребенком, желавшим изобразить бяку. На неестественно удлиненном левом плече фигуры вторая голова вырастала полуовальной каплей - лысая; и на плоскости, обозначающей лицо, располагались один над другим два разновеликих глаза - нижний, очень большой, опушенный длинными ресницами, и верхний, маленький, узкий, то ли прищуренный, то ли припухший; ниже и чуть сбоку - короткий толстый клюв, слегка похожий на клюв попугая; и, почти сливаясь с условно обозначенной линией плеча, пугающе растягивался невероятно большой рот.

Внезапно идиллический танец прервался, фигуры распались на составные части, - и кочевники, опустив на песок клубки со множеством щупалец, двинулись к автомобилю. Выражение их лиц не допускало двойственного толкования - кочевники вполне однозначно угрожали зрителям. Ольшес дал задний ход и машина поползла по шоссе, уходя от приближающихся людей. Ласкьяри, словно проснувшись, негромко вскрикнула:

- В чем дело?!

- Дело в том, что мы им, кажется, помешали, - спокойно ответил Даниил Петрович, разворачивая автомобиль.

- Ерунда!

- Вы уверены, что вообще можно смотреть на их танцы?

- Разумеется. Любому. Ах, вот оно что... Дело в вашем присутствии, я думаю. Они почуяли чужака.

- Вот как? - пробормотал Ольшес, прибавляя скорость. - Вы так думаете? А я думаю иначе... но это неважно.

Некоторое время они ехали молча - Ольшес вел машину со скоростью, не слишком превышающей местные понятия о быстрой езде, - но вот Ласкьяри заговорила:

- Если не ваше присутствие смутило их - то что же?

- По-моему, они почувствовали, что я включил запись.

- Запись? - с недоумением посмотрела на него девушка.

- Да, это... ну, скажем, киносъемка.

- Но у вас нет кинокамеры.

- Она встроена в автомобиль и совершенно незаметна. Вы ведь советовали переделать машину, - рассмеялся Ольшес. - вот я и последовал вашему совету. Поменял мотор, а заодно и поставил кое-какую аппаратуру.

- Вот как? В таком случае я попрошу вас продемонстрировать мне полные возможности нового мотора.

- С удовольствием.

Въезжая на улицы Столицы, Ольшес сбросил скорость, и Ласкьяри, глубоко вздохнув, прошептала:

- Прекрасно...

Ольшес глянул на нее. Девушка побледнела, но держалась в общем неплохо.

- Значит, вы довольны?

- Да. Чтобы догнать ваш автомобиль, потребуется наш самолет. А его за пять минут не поднимешь. Ваш космический корабль... он ведь недалеко. Сколько времени вам понадобится, чтобы до него добраться?

- Ласкьяри, а вы твердо убеждены, что нам придется удирать?

- Да.

- Скажите, а почему вы так озабочены нашим спасением?

- Можно подумать, вы не знаете, - неожиданно огрызнулась Ласкьяри, на мгновение утратив дипломатическую выдержку.

Ольшес рассмеялся.

- Предположим, знаю. И даже считаю себя вправе задать вопрос. В случае... э-э... изменения ситуации... вы будете концентрировать свои усилия на господине консуле - или мы также можем рассчитывать на ваше сочувствие?

Ласкьяри с тоской в голосе сказала:

- Да ведь вы же ненормальные. И господин консул, я уверена, в случае опасности последним уйдет от нее. Сначала он будет пытаться спасти своих людей...

- Очень верное наблюдение.

- А потому у меня нет выбора.

- ...Насколько можно понять из обстоятельств, переворот внутри дворца уже совершился, - говорил Ольшес. - Правитель дал нам разрешение на выход в город под давлением. И во главе новой группировки стоит первый министр. Его дочь знает многое, хотя и далеко не в курсе всех дел. Она не знает, например, на какой день назначено официальное объявление о смене власти... хотя я лично полагаю, что сие знаменательное событие произойдет в дни празднества, о котором нам до сих пор ничего официально неизвестно. И еще Ласкьяри не знает замыслов отца относительно нас. Но подозревает, что замыслы эти не блещут оригинальностью и гуманностью. Во всяком случае, если не первый министр, так по крайней мере таинственная организация, которая мечтает о захвате власти, не имея на то права...

- Кстати, - перебил Ольшеса Росинский, - а вы узнали, что означает это выражение - "право на власть"?

- Не совсем.

- Как это - не совсем? - удивился Елисеев.

- Давайте я лучше буду говорить по порядку, - предложил Ольшес.

- Ну, извольте, - согласился Адриан Станиславович.

- Первое, что лично меня заставило насторожиться, - начал Даниил Петрович, - так это неоднократно повторявшийся вопрос - "Почему именно эта страна?" Поневоле нам навязывалась мысль, что Тофет чем-то отличается от прочих государств на Ауяне. Анализ различий Тофета и других стран привел к выводу, что здесь действительно имеется какая-то закавыка. С одной стороны Тофет - наиболее технологически развитая и богатая страна. С другой - в ней же якобы благополучно существуют почти первобытные племена степных кочевников...

- Якобы?.. - тут же ухватился за слово Елисеев, но Даниил Петрович, словно не расслышав, продолжил:

- Причем, заметьте, нам никаких пояснений по поводу этих племен не дают, несмотря на наши вопросы и неоднократные просьбы Хеддена разрешить ему встречу с кочевниками. Из ряда намеков, обмолвок и прочего я составил некую картину... правда, неизвестно, насколько она соответствует реальности, но все же это лучше, чем ничего.

- Вы не будете так любезны...

- Буду. Непременно. Значит, так. Право на власть - традиционное понятие, и оно каким-то образом связано с кочевыми племенами. То есть, судя по всему, это самое право дается не просто рождением, но и еще какими-то обстоятельствами, однако в чем оно выражается - я пока не знаю. Я только предполагаю, что правом на власть в Тофете называют внезапно возникающую способность общаться с морскими существами - разумными, как я думаю, - и посредниками в общении выступают именно кочевники. Но возможно, посредничество тут ни при чем... Но эти люди совсем не так дики, как нас хотят убедить, и потому нам не позволяют с ними встречаться. И потому нам не верят, когда мы утверждаем, что случайно оказались именно в Тофете, подозревают, что мы каким-то образом узнали о морском феномене и хотим тайком к нему подобраться. А именно связь с морем каким-то образом позволила Тофету обогнать другие государства Ауяны в развитии.

Елисеев приложил руку ко лбу и тяжело вздохнул.

- Даниил Петрович, - устало сказал он, - что-то мне кажется, что ваша разыгравшаяся фантазия...

- Сегодня ночью Ласкьяри показала мне морских чудищ, Адриан Станиславович. Фантазия тут ни при чем. Кстати, там, возле Желтого залива, где кочевники встречаются с морскими жителями, я видел на скалах гигантский рисунок. Это конструкт, объединяющий человека и жителя моря - я не знаю, как называются эти существа...

...Автомобиль осторожно выполз на берег и остановился, коснувшись передними колесами воды. Сегодня залив светился едва заметно, и его бледная зелень, уходя вдаль, сливалась с небом. И кочевников не было поблизости Ольшес предварительно проехал по окрестностям, осмотрелся.

Помедлив немного, Даниил Петрович вышел из машины. Прошелся по берегу, задумчиво полюбовался смутно видимым рисунком на скалах, поднял камешек, бросил в воду. Он, собственно, не знал, на что рассчитывал, когда ехал сюда. Почему-то Ольшесу казалось, что этой ночью ему непременно нужно быть у залива, но почему? Впрочем, интуиция - мать информации, и коль скоро он явился на побережье, что-нибудь да узнает. Может быть, кочевники придут все-таки, попозже? Хотя вчера в это время они уже танцевали здесь... А может быть, морские чудища выйдут на песок, увидя его, Ольшеса? Даниил Петрович обернулся к изображению на скалах, всмотрелся в него еще раз. Это существо... кажется, морские жители похожи на осьминогов... если, конечно, можно судить по этому рисунку. Осьминоги...

"Дарейт!.."

Слово ворвалось в мысли Ольшеса так звучно и явственно, что Данил Петрович невольно переспросил вслух:

- Как?

И ответом - вздох над заливом, над скалами, в воздухе, светящемся вокруг мягкой зеленью:

- Дарейт...

Ольшес сел на песок. Обхватил колени руками. Подумал, потом громко сказал:

- И что дальше?

А дальше...

Даниил Петрович ощутил непонятную слабость, его руки безвольно опустились, он медленно лег, вытянулся на песке и закрыл глаза...

...Зеленоватые перламутровые слои всколыхнулись перед глазами, и ощущение краткого полета пронзительно и остро вошло в мысль и тело. Ольшес понял, что он уже не на берегу, но как он очутился в безмолвной, плотной тьме - он не смог бы объяснить. Да он и не хотел ничего объяснять... Тьма была бездонной и чужой, она принадлежала иному миру, в ней чувствовалась откровенная первобытность, и предела ей не было.

Опора исчезла, Ольшес плыл в бесконечности, и тьма сначала растворила инспектора в себе, стремительно и бесповоротно, а затем, когда Ольшес окончательно почувствовал себя частью непроницаемого мрака, когда его собственное бытие стало неважным и ненужным - тьма обрела оттенки, в ней стали различимы синие и коричневые пятна, алые сполохи в глубине недостижимые и манящие... и наконец снова возник зеленоватый перламутровый туман. И в нем проявилось движение. Скользнула бесшумно тень, вторая...

Кто-то в тумане жил.

Зеленые пласты расслоились, разорвались, распались клочьями, открыв завешенную прежде картину нового мира. И мир этот показался Ольшесу чем-то знакомым, но инспектор не мог вспомнить, где и когда он видел малиновые шары, синие живые воронки, желтые и оливковые безлистые кусты с длинными гибкими ветвями... Мысль билась лихорадочно: "Знаю, знаю..." Но воспоминание не приходило. И от беспомощности хотелось закричать, ударить кулаком в стену... вот только стены рядом не нашлось. А среди странных ярких растений началось нечто...

Силуэты то ли многоруких, то ли многоногих существ кружились между диковинными цветами, взмывали вверх, опускались, и Ольшес видел, что их движения не хаотичны, что здесь есть система и порядок, и напряженно вглядывался, пытаясь уловить смысл танца. Но все ускользало от него, словно он пытался поймать рукой струйку дыма, - и невозможно оказалось зафиксировать даже простейшую мысль, все таяло, как зеленый туман, оставляя лишь образы и цвета...

Внезапно по глазам ударил резкий свет; туман спрессовался, сгустился, стал волнами. Белые барашки пены бежали к скалам, лучи белого чужого солнца горели бликами на воде, и вновь Ольшес видел и не узнавал, и это отчаянно мучило его. Хотелось закрыть глаза, уйти - но пути к отступлению не было. И Ольшес понял, что настал один из тех моментов, когда у человека нет возможности выбора... и смог подумать, что в любой ситуации нам только кажется, что мы выбираем, как поступить, а на деле выбора вовсе не существует, он уже предрешен всеми нашими предыдущими жизнями, и все, любая мелочь, даже давнишняя тайная мысль, случайно мелькнувшая, неосознанная, забытая - все отбрасывает тень в будущее... и когда будущее становится настоящим, нас удивляет собственный поступок, нас удивляет его результат...

Теперь он видел скалы и прилепившиеся к ним каменные кубы - это были чьи-то дома... И к этим кубам сверху, по едва заметному выступу, подбирались фигурки, одетые в скафандры... но это не были земляне, и это не были жители Ауяны, у Ольшеса не было в том сомнений... Инспектор словно плыл в воздухе, приближаясь к домам, но внезапно огненно-белая вспышка прорезала день, затмив полуденные лучи, и каменный куб распался, и под обломками каменных плит взметнулись и упали гибкие щупальца... и невыносимая боль души отбросила Ольшеса в сторону, вниз, и он явственно увидел в руках одной из фигурок, одетых в скафандры, оружие... и все встало на свои места. Все стало понятным и однозначным. Те, кто приходит с неба враги, убийцы...

И Ольшес понял вопрос и взорвался внутренним криком:

- Нет!..

Не было рассуждений, способных убедить, доказать. Только боль - и уверенность: должны понять. Не враги, нет! Ольшес все свои душевные силы бросил вовне, к тем, в каменных кубах:

- Нет!..

Мы пришли не для войны!..

И снова наплыл зеленый туман, мягко погрузив в себя воспаленный мозг.

Ольшес открыл глаза. Светало, и зеленоватые блики на море и в воздухе исчезли, поглощенные утренней зарей. Даниил Петрович долго лежал на спине, бездумно глядя на плывущие в небе облака - легкие, изящные, полупрозрачные... и даже не пытался осмыслить происшедшее. Он просто наслаждался привычной реальностью. Наконец инспектор попытался встать - но обнаружил, что это не такое-то простое дело. Все его тело словно налилось свинцом, ноги не сгибались, слабость сделала руки чужими и незнакомыми. Ольшес повторил попытку, сконцентрировав внимание на действиях каждой мышцы. Он чувствовал рассогласованность мускулатуры, и сосредоточился на том, чтобы избавиться от странного ощущения, что у него исчезли суставы, но при этом отросло по крайней мере шесть лишних конечностей. Постепенно ему удалось вернуть нормальную координацию. Он встал на оставшиеся у него две ноги и направился к автомобилю.

Елисеев шел по аллее, перебирая в памяти подробности последнего разговора с Ольшесом. Морские чудища... связь их с уровнем технического развития и богатством Тофета... нелепость какая-то. И все же - не напрасно ведь Хеддену не разрешают встречаться с кочевниками. Безусловно, что-то за этим кроется. Консул решил свернуть на лужайку, посидеть в тишине, обдумать все по пунктам, не торопясь. Лужайка скрывалась слева от аллеи, за густой стеной цветущего кустарника. Елисеев раздвинул ветви - и замер.

На скамье, расслабленно привалясь к высокой резной спинке, сидел Ольшес. Он развлекался.

Над цветами, устилавшими лужайку сплошным ковром, кружились с гудением то ли лохматые мухи, то ли шмели. Время от времени они опускались на цветки и, вытягивая хоботки, пили нектар. А Ольшес бросал в мух мелкие камешки, сшибая мохнатых насекомых. Мухи валились в траву, обиженно взревывая, потом выползали на травинки, чистили крылышки и снова взлетали, чтобы как ни в чем не бывало заняться своими делами. Елисеев стоял за кустом, наблюдая ему было очень интересно, промахнется ли Даниил Петрович хоть раз. Но долго заниматься наблюдением консулу не пришлось, потому что второй помощник вскоре окликнул его:

- Не надоело вам там стоять, Адриан Станиславович?

- Ну, знаете! - Елисеев вышел из укрытия. - Я был уверен, что вы просто не могли меня заметить.

- Мог, еще как, - насмешливо произнес Ольшес. - Вас было слышно, еще когда вы в сад спускались.

- Н-да...

Елисеев уселся рядом с Ольшесом, и Даниил Петрович, вроде бы даже не шевельнувшись, изменил позу. От расслабленности не осталось и следа... и Елисеев, покосившись на второго помощника, хмыкнул под нос.

- Даниил Петрович, - заговорил консул, - я все думал о том, что мне сообщили. Видите ли, мне кажется...

- Извините, - перебил его Ольшес, - лучше сначала я вам кое-что расскажу. Очень интересное. Сегодня ночью я снова ездил к Желтому заливу...

- ...И все-таки я не понимаю, - нервно говорил Росинский, постукивая пальцами по подлокотникам кресла. - Какая может быть связь между этими... дарейтами, так вы их назвали? - и технологическим уровнем Тофета, а тем более с деньгами и с тем, что Ласкьяри определяет как право на власть. Не понимаю!

- Боюсь, не вы один пребываете в состоянии столь трогательного недоумения, уважаемый Валентин Лукьянович, - язвительно сказал Хедден. Боюсь, что все мы несколько огорошены... или ошарашены... или, в конце концов, просто растеряны и чувствуем себя дураками. Но меня лично утешает то обстоятельство, что Даниил Петрович сумел в такой необычной обстановке объяснить неведомым существам нашу основную позицию. Если, конечно, он верно воспринял вопрос.

- Уверяю вас, ошибиться было невозможно, - сказал Ольшес.

- А мне вот что интересно, - сказал Корсильяс. - Когда были здесь эти... сволочи в скафандрах?

- К сожалению, под картинкой не было даты.

- Жаль, - очень серьезно произнес Корсильяс.

- Мне тоже, - согласился с ним Ольшес.

- Не это главное, - сказал консул. - Во всяком случае, в данный момент. Мне кажется, сейчас важно то, что разъяснились наконец некоторые странности отношения к нам. Понятно, почему нас не выпускали в город так долго. Ясно, почему Хеддену не разрешали выезд в степи, встречу с кочевниками, которые, как утверждает Даниил Петрович, на самом деле никакие не кочевники, или, по крайней мере, не дикари. Но неясно, почему все-таки нам позволили ходить по улицам в любое время. Тут что-то не так.

- А вам не кажется, Адриан Станиславович, что как раз этот последний пункт как раз наиболее всего убеждает в совершившемся факте переворота? Если не ошибаюсь, такая мысль уже приходила в голову кому-то из нас, сказал Ольшес.

- Да... Но я не понимаю, почему внешне все выглядит так, словно никакого переворота не было? Правитель остается на своем месте, все идет по-прежнему...

- Они ждут праздника, - тихо сказал Ольшес.

- Вы это знаете точно? Или только предполагаете?

- Я...

В дверь постучали. Вошла Ласкьяри.

- Я вам не помешала?

Земляне оторопело уставились на нее. Как она попала в дом?

- Ну что вы, Ласкьяри, - опомнился Корсильяс. - Разве вы можете помешать? Мы всегда рады вас видеть.

- Вы очень любезны.

- Хотите кофе?

- С удовольствием. Особенно если его сварит Даниил Петрович.

- О! - воскликнул польщенный Ольшес. - Вы оценили мое искусство кофеварения! Сейчас займусь.

Через несколько минут кофе был подан, и все расселись вокруг стола. Хедден хлопотал возле Ласкьяри, придвигая поближе печенье, Корсильяс уговаривал девушку попробовать пирожное, Ольшес и даже Росинский изо всех сил старались проявить внимание к гостье... а Елисеев помалкивал, не вмешиваясь в общую суету. Он всегда испытывал неловкость в присутствии Ласкьяри - девушка смотрела на него такими влюбленными глазами, что Адриан Станиславович просто не знал, куда ему деваться. И еще Елисееву очень и очень не нравилось то, что второй помощник, он же инспектор по особым делам, беззастенчиво пользуется чувствами девушки в своих целях. Ведь если бы Ласкьяри не была влюблена, она вряд ли стала бы откровенничать с Даниилом Петровичем. А так...

А Ольшес, наблюдая за Елисеевым и без особого труда угадывая его мысли, прикидывал, что сказал бы консул, узнай он о том, что Ольшес научил девушку стрелять из бластера...

Сначала, как водится, развлекались светской болтовней на общие темы, но довольно скоро Ласкьяри ни к селу ни к городу произнесла странную фразу:

- Неужели вам недостаточно вашей силы?

Сидящие за столом замолчали, дружно уставясь на девушку. Первым задал встречный вопрос Ольшес.

- Вы о чем, Ласкьяри?

- О дарейтах.

- Любопытно. Но непонятно.

- В самом деле?

- Клянусь, мы действительно ничего не понимаем. Может быть... ну, поскольку вы сами заговорили на эту тему... может быть, вы все-таки расскажете нам, в каких черных замыслах нас подозревают? Намеков мы слышали массу, но никакой конкретной мысли у нас эти намеки не породили.

Ласкьяри обвела землян задумчивым взглядом, остановилась на Елисееве... Подумала, потом спросила:

- Адриан Станиславович, вы можете дать мне честное слово, что вы действительно не понимаете, о чем идет речь?

- Могу. Мы не знаем, почему вы связываете наше прибытие на Ауяну с дарейтами. Мы не знаем, каким образом от общения с дарейтами может увеличиться наша сила. Мы даже не понимаем, почему нас полгода не выпускали в город, а теперь вдруг разрешили прогулки. Даю вам честное слово.

- Вам я верю... Ну что ж. Где наша не пропадала, - усмехнулась дочь первого министра. - Расскажу, извольте. Но я, со своей стороны, клянусь вам - у нас все уверены, что вы просто скрываете свои истинные намерения. Так вот. Конспективно вся эта история выглядит следующим образом. Достаточно давно, когда на территории нынешнего Тофета не было ничего, кроме степей, по которым кочевали разные племена, нередко вступавшие в схватки между собой, одно из племен по каким-то причинам задержалось на побережье, возле Желтого залива. На этот счет нет точных сведений, потому что все эти племена прекрасно обходились без писаной истории. Но легенд на эту тему множество. Однако главное тут то, что именно тогда и произошла первая встреча людей и дарейтов. Но даже в те давние времена далеко не каждый человек мог общаться с дарейтами, и со временем таких людей - их теперь называют дублатами - становилось меньше. У нас многие считают, что с уходом простоты мы потеряли и какие-то необходимые для взаимопонимания качества. Но вообще-то эта способность передается по наследству, только, к сожалению, не всем потомкам... Тогда же началось и формирование современных границ государства, и вообще история собственно Тофета. Но сразу возникли и осложнения. Во-первых, только часть кочевых племен перешла к оседлому образу жизни, некоторые и по сей день живут в степях, вы это знаете... и сохраняют прежнюю непосредственность в отношениях с дарейтами. Во-вторых все меньше и меньше людей из тех, кто ушел от первобытности, могли общаться с жителями моря. И эта способность постепенно стала идентифицироваться с правом на власть. Эта способность проявляется в разном возрасте - иногда в три-четыре года, а иногда сразу после тридцати. Мой отец, например, стал дублатом, когда ему было уже почти тридцать два года.

- А вы, Ласкьяри, понимаете их? - спросил Ольшес.

- Нет.

- Но у вас еще есть надежда?

- Вряд ли. Скорее она будет у моих детей или внуков. Но у кого-нибудь эта способность проявится обязательно. Так что, в общем, право на власть в итоге принадлежит семье, пусть не в каждом поколении. Но шансы заметно увеличиваются, если в семью берут женщину из степных племен.

- Но все-таки не совсем ясно, при чем тут уровень развития вашего государства, - сказал Елисеев. - Дарейты оказывают вам какую-то помощь? Какую? И как именно?

- Нет, - улыбнулась девушка, - дело не в помощи. Просто человек, услышавший море, одновременно приобретает ряд других качеств. А может быть, просто начинает активно развиваться то, что было заложено в нем с самого начала.

- То есть?

- Если в двух словах - такой человек становится умнее.

- И что же, разница между... э-э... этими состояниями так заметна?

- Разница колоссальна. Меняется скорость мыслительных процессов, резко обостряются творческие способности, аналитические... и так далее. Эти люди становятся политиками, учеными, занимаются искусством. Им всегда предоставляются руководящие посты в избранной ими области.

- А не бывает так, чтобы человек вдруг утратил столь необычное дарование?

- Нет, не бывает. Это пожизненно.

- А в других странах ничего подобного не наблюдается?

- Дарейты выходят на берег только в одном месте - у Желтого залива. А Желтый залив, как вам известно, находится на нашей территории.

- И для того, чтобы говорить с ними, нужно приходить на берег?

- Нет... не обязательно. Здесь все несколько сложнее, и мы, собственно, не знаем, в чем тут дело. Видите ли, иногда первый всплеск понимания наблюдается у человека, вообще находящегося далеко от побережья, в глубинных районах страны. Иногда - но тоже очень редко - у тех, кто находится в непосредственной близости к морю, в любом месте. Кстати, те люди, которых вы видели на набережных... ну, те, что сидят часами, глядя на воду... они надеются когда-нибудь услышать зов моря и стать великими. Но чаще всего...

Ласкьяри внезапно замолчала.

- Так что же - чаще всего? - настороженно спросил Ольшес.

Вместо ответа девушка встала и произнесла торжественно и серьезно:

- Вы должны покинуть нас немедленно!

- То есть как - покинуть? - удивился Елисеев.

- Вы должны улететь с нашей планеты. В ближайшие дни. Или, по крайней мере, перебраться в какую-то другую страну.

- Но помилуйте, Ласкьяри, с чего бы вдруг?

Ласкьяри снова села - вернее, почти упала в кресло, схватилась руками за голову и закричала:

- Уходите, уходите, уходите от нас! Так нужно! Уходите скорее! Как можно скорее! И навсегда!

Ольшес быстро встал, подошел к ней, взял за плечи и основательно встряхнул.

- Успокойтесь!

Ласкьяри замолчала, обвела всех растерянным взглядом - и расплакалась.

- Ох, девочка...

Земляне засуетились. Хедден побежал за валерьянкой, Росинский бросился на кухню за льдом...

Наконец девушку удалось успокоить. Каждому из землян хотелось задать ей один и тот же вопрос - но никто не мог решиться, опасаясь нового взрыва чувств. Однако Ласкьяри заговорила сама.

- Вы должны уйти от нас, потому что иначе... В общем, в день Великого Праздника вас хотят схватить...

- Но, Ласкьяри, - осторожно перебил Елисеев, - мы ведь и сейчас не в крепости сидим, нас можно схватить в любой момент. Зачем ждать праздника?

- Затем, чтобы все это выглядело так, словно ваши черные мысли почувствовали дикие люди - они придут в этот день в Столицу, и они часто нападают на кого-то... Видите ли, правительству выгодно поддерживать легенду, и, хотя кочевники на самом деле никакие не кочевники, и совсем не такие дикие, как думает большинство людей, они с удовольствием играют в эту игру - получая, естественно, неплохие деньги за все это, и многие другие выгоды... но об этом знают только имеющие власть. И часто степных людей просят "почувствовать" того или иного человека... Теперь намечены вы и Правитель.

- Ну, хорошо, - сказал Елисеев. - Предположим, все будет выглядеть вполне благопристойно, нас арестуют по подсказке кочевых людей. Но для чего нас арестовывать? В чем смысл этого деяния?

- О боже... - Ласкьяри прикрыла глаза, вздохнула и снова заговорила. Но теперь она выглядела растерянной, беспомощной... и уже не дочь первого министра, владеющая собой, воспитанная среди дипломатов и государственных деятелей, - нет, просто девочка, испуганная и зареванная, сидела в кресле, глядя на землян громадными глазами, в которых кроме страха ничего уже не было...

- Нам нужно... я говорю "нам", потому что не могу отделить себя от своего отца и от Гилакса - он мой молочный брат... так вот, нам нужно ваше оружие. Неужели вы до сих пор не поняли? Странно. Нам нужна ваша техника. Ваша сила. Чтобы государство Тофет окончательно и безусловно стало первым. Чтобы никто не мог противиться его воле...

- А почему, собственно, вы решили, что стоит захватить нас в плен, как тут же на вас упадут все блага земной цивилизации? - поинтересовался Ольшес.

- Потому что вы слишком добры.

- Не понял, - признался Елисеев.

- Потому что ваши соотечественники отдадут все, лишь бы выручить вас из беды! - выкрикнула девушка.

- Да с чего вы взяли, что мы станем сообщать нашим соотечественникам о таких вещах? - недоуменно развел руками Ольшес.

- А как же иначе?

- Да так уж... сами выкрутимся.

- Неправда, - усмехнулась Ласкьяри. - Впрочем, - подумав, согласилась она, - может быть, и правда - то, что вы не захотите звать на помощь. Но они придут сами.

- Неплохо рассчитано, - вынужден был признать Елисеев. - Только все равно ведь вы ничего не получите. Особенно оружия.

- А если вам будет грозить смерть?

- Ну и что?

Тут уж Ласкьяри изумилась не на шутку.

- То есть как - ну и что? Неужели ваши друзья там, в этой вашей Федерации, пожертвуют вашими жизнями?

- Им не придется ничем жертвовать. В случае крайней необходимости мы и сами сумеем пожертвовать собой. Поймите, Ласкьяри, - принялся объяснять Даниил Петрович, - наши жизни, конечно, представляют некоторую относительную ценность, и у нас не принято рисковать людьми ни с того, ни с сего, это вы усвоили. Но бывают ситуации, когда один, и даже пять человек имеют право погибнуть. Например, если речь идет о судьбе целой планеты. О миллионах людей, которые могут пострадать из-за того, что Федерация неосторожно вторглась в их существование. Понимаете? Мы имеем право на смерть. И если у нас не останется другого выхода - мы это право реализуем. И наши друзья нас не осудят, поверьте. Так что хлопоты Гилакса напрасны.

- У вас не будет возможности реализовать ваше право.

Земляне рассмеялись одновременно и так весело, что Ласкьяри встала, глядя на них с ужасом.

- Почему вы смеетесь?

- Милая девочка, - сказал Елисеев, - вы, наверное, думаете, что если нас связать по рукам и ногами запереть в темной комнате, то мы окажемся беспомощны перед вами? Но ведь любой из нас может просто приказать сердцу остановиться, и всех-то дел! Нас этому специально учили.

Корсильяс не удержался, чтобы не отметить тут же:

- Ах, Адриан Станиславович, что это за манера выражаться - "всех-то дел"? И где вы этого нахватались?

- У вас научился, - любезно ответил консул.

Ласкьяни не сказала, а простонала:

- Нет, вы все ненормальные!

И выбежала из комнаты.

Рассвет, затянутый плотными серыми облаками, мало отличался от ночи. Но в тот час, когда должен был появиться первый луч Оссианы, в Столице началось движение. Ольшес долго смотрел в окно, наблюдая за тенями, мелькавшими на площади перед зданием консульства, исчезающими в переулках и вновь появляющимися на открытом пространстве... затем решительно направился к выходу. Однако едва лишь он приоткрыл дверь, как в щели возникла фигура стражника.

- Простите, пожалуйста, господин второй помощник консула, но на улицу уже нельзя выходить.

- Почему?

- Разве вы не знаете? В первый день Великого Праздника никто не выходит за дверь своего дома. Завтра - другое дело. Но сейчас... Кочевники уже вошли в Столицу. Извините, но вам лучше уйти наверх.

- Подожди, подожди... Нам ничего не говорили об этом.

- Господин второй помощник, я всего лишь рядовой страж, я не могу знать, почему вам ничего не сказали. Мое дело - стоять у двери.

- Но если нам нельзя выходить, то почему тебе можно находиться снаружи?

- Я в форме, и я стою у самой двери, не отойду даже на шаг. Так полагается.

- Ясно. Ну, извини, друг.

- Ну что вы, господин Ольшес...

Даниил Петрович отправился наверх и прежде всего разбудил консула. Впрочем, Елисеев все равно проснулся бы через пять минут - он строго выдерживал режим. Выслушав Ольшеса, Елисеев спросил:

- Значит, на площади вы видели кочевников?

- В том-то и дело, что это горожане.

- Вы не могли ошибиться?

Ольшес только пожал плечами в ответ. Елисеев хмыкнул, подумал и сказал:

- Ну, собирайте всех. В столовой.

Через несколько минут сотрудники консульства уже находились в столовой; они стояли у окон, всматриваясь в медленно бледнеющую тьму. Фигуры на площади суетились по-прежнему, занятые какой-то непонятной и таинственной деятельностью, но их становилось все меньше и меньше.

- Почему же все-таки нас заперли? - сказал наконец Росинский.

- Поживем - увидим, - беспечно откликнулся Корсильяс.

- Не нравится мне это, - пробормотал Ольшес. - Более чем не нравится...

- Боюсь, что там, снаружи, это никого не интересует, - вздохнул Хедден. - Что нам нравится, что - нет...

В конце концов сотрудники консульства решили позавтракать - что бы ни происходило на улице, подкрепиться все же было необходимо. Но едва лишь они уселись за стол, как раздался звонок - кто-то пришел со стороны сада. Ольшес помчался вниз, и через минуту вернулся с Ласкьяри. Девушка была невероятно бледна, ее всегда безупречная прическа выглядела сомнительно. Едва войдя, она торопливо заговорила:

- Ваш автомобиль стоит во дворе... это очень хорошо. Вам нужно уходить отсюда. Немедленно!

И в ответ услышала:

- Хотите кофе?

Ласкьяри бросила на Ольшеса тяжелый взгляд - словно булыжником швырнула, и, отвернувшись от второго помощника, обратилась к Елисееву.

- Господин консул, в вашем распоряжении совсем немного времени. К полудню дом будет окружен кочевниками, и тогда...

- И что - тогда? - мягко спросил Елисеев.

- Вас просто убьют. Достаточно и одного заложника, чтобы начать торговаться с Федерацией... вполне достаточно, и хлопот гораздо меньше. Я, кстати, говорила с нашими врачами. Они уверяют, что никакой человек не в состоянии остановить собственное сердце, так что...

- Ласкьяри, - вмешался Росинский, - скажите, пожалуйста, а как вы к нам добрались? Тут у нас под дверью стоит стражник, так он утверждает, что сегодня никому нельзя выходить на улицу. Хотя на площади...

- Кто посмеет остановить дочь Правителя? - презрительно встряхнув головой, бросила Ласкьяри.

- Правителя? - откликнулся Елисеев. - Вот оно, значит, как...

- Да, именно так.

- Скажите, пожалуйста, - спросил Хедден, - а вот эта мысль... ну, сделать нас предметом торговли с Федерацией... принадлежит вашему отцу?

Ласкьяри рассмеялась - очень зло и очень коротко.

- А вы думаете, Правитель Сапт хотел от вас чего-то другого? Уверяю, он рассчитывал получить же самое. Только отец опередил его, обошел, и теперь Сапта нет, а отец продолжает игру.

- Ох, девочка, - вздохнул консул, - что они с вами делают...

- При чем тут я? - искренне удивилась Ласкьяри.

- При том, что вы доброе существо, а вас уродуют, внушая вам идеи зла, - сердито сказал Елисеев.

- Э, нет, - спокойно ответила девушка. - Нет во мне добра. И эта ваша идея - что человек от природы добр, - сплошная глупость, я давно это вам говорила. Вам нужно уходить. И вы никогда не должны возвращаться сюда. В своих делах мы разберемся сами, и ни в чьей помощи не нуждаемся.

Снова раздался звонок. На этот раз встречать посетителя отправился Хедден, а Ольшес, помедлив мгновение, выскользнул из столовой через другую дверь. Ласкьяри проводила его задумчивым взглядом, и Елисеев отметил для себя, что Даниил Петрович и Ласкьяри явно о чем-то сговорились... и испугался.

Внезапно девушка сказала:

- Меня здесь нет.

И поспешно выбежала следом за вторым помощником. В столовой остались только трое землян.

- Кто бы это мог прийти? - пробормотал Росинский.

В ответ на его слова открылась дверь и появился Гилакс. За ним с растерянным видом вошел Хедден.

- Доброе утро, господа, - холодно поздоровался Гилакс.

- Здравствуйте, - сказал консул. - Господин Гилакс, вы явились сюда как официальное лицо?

- Да.

- В таком случае позвольте задать вопрос.

- Слушаю вас.

- Скажите, господин Гилакс, почему нас не поставили в известность о предстоящем празднике? И почему нас никто не предупредил, что в первый день праздника нельзя выходить на улицу?

- Это недосмотр прежнего кабинета, - ответил Гилакс, натянуто улыбаясь. - А я прибыл как раз для того, чтобы принести вам извинения нового правительства по этому поводу.

- Благодарю вас, - сказал консул. - Теперь все ясно. В таком случае у нас нет никаких претензий.

- Кроме того, я уполномочен передать вам предложение нового Правителя.

- Мы с удовольствием выслушаем вас.

За спиной Гилакса в проеме двери бесшумно возник Ольшес. Почему-то он надел куртку, и Елисеев машинально отметил это обстоятельство. А за спиной Ольшеса в полутьме коридора появилась тонкая фигурка Ласкьяри.

Гилакс продолжал:

- От имени нового Правителя Тофета я хочу предложить вам сотрудничество не только в области культуры. Мы... э-э...

Гилакс замялся под пристальными взглядами землян, и даже его великолепная наглость не помогла ему преодолеть смущение. На него смотрели так, что он почувствовал себя последней букашкой.

Елисеев закончил мысль Гилакса:

- Вы хотите, чтобы мы привезли вам оружие.

- Да, - встряхнулся Гилакс.- И вы его привезете.

- Вы в этом уверены?

- Безусловно.

- Позвольте поинтересоваться, на чем основана ваша уверенность?

Гилакс ухмыльнулся, обвел взглядом присутствующих, и вдруг словно что-то толкнуло его - он обернулся. И увидел позади Ольшеса. Ласкьяри он заметить не успел - девушка отступила вглубь коридора, растворилась в темноте... но какой-то намек на движение отпечатался в сознании Гилакса, и он спросил:

- У вас здесь кто-то посторонний?

- Почему вы так решили?

Гилакс не ответил. Он подошел к двери и всмотрелся в неосвещенное пространство. Но, похоже, ничего подозрительного он там не усмотрел, потому что вернулся в центр комнаты и сказал резким, неприятным тоном:

- Наша уверенность основана на том, что вы - здесь, в наших руках, и уйти вам не удастся.

- Вот как? - поднял брови Елисеев. - Вы это точно знаете?

Гилакс фыркнул, как рассерженный кот, прищурился и заявил:

- Разумеется, я это знаю точно. И должен предупредить, что времени на размышления у вас осталось не так уж много. Ровно в полдень кочевники зажгут на площадях костры из травы "рор", и...

- И сразу ощутят, что мы замыслили зло против вашей планеты? - перебил его Ольшес. - А вам не кажется, что такому цивилизованному государству просто не к лицу средневековые методы избавления от неугодных людей?

- Это не ваше дело, - огрызнулся Гилакс. - Но вот как вы об этом узнали - я должен выяснить.

- Я им все рассказала, - раздался голос Ласкьяри, и Гилакс чуть не подпрыгнул от неожиданности.

Ласкьяри вошла в столовую, спокойно обогнула Гилакса и, остановившись возле Елисеева, тихо сказала:

- Господин консул, теперь вы убедились, что я говорила правду?

- Ласкьяри, - сказал Елисеев, мгновенно побледнев, - вам нужно идти домой. Я вас очень прошу.

- Нет, - покачала головой девушка. - Я не уйду. Пока я здесь - они не посмеют вас тронуть.

- Вы ошибаетесь, Ласкьяри, - тихо сказал консул - Ваше присутствие не остановит тех, кто хочет воевать. Пожалуйста, уйдите.

- Нет.

Она повернулась к Гилаксу, задумчиво осмотрела его с головы до ног Гилакс поежился под ее взглядом, - и заговорила неторопливо:

- Ну что, братец, не ожидал? Знаю, знаю, не думал сегодня встретить меня здесь. Но я пришла. И не уйду, пока эти люди не окажутся в безопасности. А если ты захочешь помешать этому - я убью тебя. Ты меня знаешь, я слов на ветер не бросаю. Подумай, дорогой родственничек.

- Ну, хорошо, - пробормотал Гилакс, невольно делая шаг назад. - Я сейчас уйду. Но я вернусь через два-три часа, и вы должны будете мне ответить, хотите вы того или нет, - обратился он к Елисееву.

Елисеев сдержанно кивнул, ничего не говоря, и Гилакс вышел. Даниил Петрович отправился проводить его, и пока он не вернулся, никто не произнес ни слова.

Войдя, Ольшес сказал:

- Ну что, господин консул, может быть, все-таки отправимся восвояси? А то как бы хуже не вышло.

- Право, не знаю, - ответил Елисеев в том же тоне. - Просто удирать, не попрощавшись, как-то некрасиво, а по-хорошему, похоже, теперь уже не уйти. Неужели придется с ними драться?

- Для начала, я думаю, нужно все-таки позвонить новому Правителю, предложил Росинский.

- Он не станет с вами говорить, - тихо произнесла Ласкьяри.

- Почему?

- Не станет - и все. Впрочем, попробуйте.

Ольшес подошел к телефону, набрал номер и тут же включил экран. Елисеев изумленно посмотрел на второго помощника, но тот сделал вид, что ничего не заметил. Росинский хотел выключить фонопт, но Ольшес отвел его руку, сказал:

- Ничего, ничего. Девочка им не расскажет.

Ласкьяри не отрывала взгляда от экрана, и на ее лице было такое странное выражение, что Елисеев, тяжело вздохнув, сказал:

- Видите ли, Ласкьяри... Мы, конечно, напрасно не поставили вас в известность о возможностях нашей техники, но...

- Молчите, - оборвала его девушка. - Незачем вам оправдываться. Во всяком случае, передо мной.

Во дворце наконец сняли трубку, и на экране сразу возникло перекошенное злобой лицо Гилакса.

- Дворец Правителя.

- Господин консул Земной Федерации хотел бы поговорить по служебному вопросу с Правителем Тофета.

- Господин Правитель занят.

- Могу ли я узнать, когда он освободится?

- После полудня. - И Гилакс бросил трубку. Изображение на экране исчезло.

- Вот видите, - прошептала Ласкьяри. - После полудня...

- Ну что ж, - сказал Елисеев, - начнем сборы?

- Ничего более разумного я не слышал в последние дни, - съязвил Корсильяс. - Наконец-то нас вынудили форсировать мыслительный процесс. И результат налицо.

- В таком случае, - не остался в долгу Елисеев, - вам я поручаю самую умственную деятельность. Займитесь уничтожением фонопта и киберов.

- Вот-те здравствуйте, - возмутился Корсильяс. - Это вы мне предлагаете молотком поработать?

- Именно.

- Начальству не перечат, - пожал плечами Корсильяс и отправился на поиски молотка или чего-нибудь такого, что могло бы его заменить.

- Господин консул, вы хотите разрушить здесь все? - спросила Ласкьяри.

- Да, девочка. Мы не можем оставить это. Не имеем права.

- Я понимаю, - прошептала девушка. - Но как жаль...

- Ничего, вы еще додумаетесь и до таких вещей, и до гораздо лучших.

- Я не об этом.

- А о чем же?

- Не знаю, как это сказать... Жаль ваших трудов. Жаль, что такая техника должна быть просто сломана.

- Бывает и хуже.

На этот раз Ласкьяри промолчала.

Через полтора часа сотрудники консульства Земной Федерации были готовы к тому, чтобы навсегда покинуть государство Тофет и планету Ауяну. Но за эти же полтора часа обстановка вокруг здания консульства изменилась. Толпа кочевников теперь бурлила на площади, и сад консульства тоже был полон людей - и выйти незаметно оказалось уже невозможно... Ольшес несколько раз спускался к дверям, выводящим в сад, - нет, кочевники не собирались уходить. Наоборот, похоже было на то, что они расположились в саду всерьез и надолго. От выхода до автомобиля было всего полтора десятка шагов, но как пройти их, не вызвав конфликта? К тому же и у задней двери откуда-то появился солдат с автоматом наизготовку...

Напряжение нарастало. Скоро уже должен был вернуться Гилакс, а уж его земляне хотели бы видеть в последнюю очередь. В конце концов Ольшес предложил втащить солдата в дом и закрыть в кладовке.

- Кочевники нас не остановят, - сказал Даниил Петрович. - А этот воин пусть посидит с полчасика взаперти, пока Гилакс не явится, ничего с ним не случится.

Елисеев вопросительно взглянул на Ласкьяри.

- Да, - сказала девушка, - это можно. Солдата не накажут за ваш побег. Тем более, я могу сказать, что это была моя идея. Надеюсь, - она насмешливо обернулась к Ольшесу, - господин второй помощник не станет возражать против присвоения его мысли?

- Не стану, - заверил ее Ольшес. - Лишь бы удрать поскорее.

Но осуществить предложение Ольшеса сотрудники консульства не успели. Гилакс пришел раньше, чем собирался.

Он был взвинчен до предела, и сразу начал говорить с консулом резко и требовательно, не заботясь о соблюдении дипломатического протокола:

- Ну, я думаю, точнее, я уверен, вы уже все решили, и решили именно так, как вам было предложено.

- Вы ошибаетесь, - вежливо возразил Елисеев. - Ваше предложение для нас абсолютно неприемлемо.

- Вот как? - сквозь зубы проскрипел Гилакс. - И что вы намерены в таком случае делать?

- Мы намерены в ближайшие часы отбыть с вашей планеты. Искренне сожалея о том, что на данном этапе наладить культурный обмен не удалось.

- Посмотрим, как вам это удастся.

И Гилакс выхватил из внутреннего кармана пиджака пистолет.

- Эй, ты, - негромко окликнула его Ласкьяри. - Спрячь эту дрянь!

- Не лезь, сестричка, куда не просят, - огрызнулся Гилакс. - Лучше скажи своему возлюбленному, чтобы не брыкался. А то ему же плохо будет.

- Убери пистолет!

- Ой, как я тебя боюсь, сестричка! Какая ты страшная! Ты меня застрелить хочешь? Какое счастье, что у тебя нет пушки!

Ласкьяри резко шагнула вперед и с размаху ударила Гилакса по ухмыляющейся физиономии. Гилакс грязно выругался и с силой отшвырнул девушку. Она, вскрикнув, упала возле стола.

- Не сметь! - закричал Елисеев. - Мерзавец!

- Я - мерзавец? - удивился Гилакс. - Ах ты...

Раздался выстрел.

И Елисеев охнул, неловко схватился рукой за бок и медленно, неуклюже опустился на пол...

Ласкьяри не закричала, не заплакала - только ее глаза вдруг стали огромными и неживыми. Какое-то время она смотрела на Елисеева - не замечая поднявшейся вокруг суеты, не видя, как Ольшес разоружил Гилакса, а Хедден, убедившись, что консул мертв, отошел в угол и встал лицом к стене - и плечи его дергались, и он уперся лбом в деревянную панель и, казалось, хочет продавить стену...

Росинский наклонился к девушке, обхватил ее за плечи. Ласкьяри подняла голову, всмотрелась в лицо Росинского и шепотом спросила:

- Неужели вы ничего не можете сделать? Вы, всесильные...

- Мы сломали все аппараты... - также шепотом ответил Росинский и закашлялся. - У нас ничего не осталось здесь...

Ласкьяри нервным движением вывернулась из рук Валентина Лукьяновича и подошла к Ольшесу. Она молча протянула руку ладонью вверх, и взгляд ее был таким, что Даниил Петрович расстегнул куртку и достал из кобуры бластер. Несколько мгновений он медлил, не решаясь отдать оружие, и Ласкьяри, потеряв терпение, коротко сказала:

- Дай!

И Даниил Петрович, не отводя взгляда от остановившихся глаз Ласкьяри, отдал ей бластер.

- Ты с ума... - начал было Корсильяс, но Ласкьяри обернулась к нему, и Корсильяс замолчал, не закончив фразу.

- Пойдемте, - бросила Ласкьяри, и, больше уже ни на кого не глядя, направилась к двери. Сотрудники консульства пошли за ней.

Солдат, увидя Ласкьяри, молча отошел в сторонку, опустив автомат, и даже не попытался задержать землян, но кочевники загомонили, повскакивали и, сбившись в плотную толпу, преградили путь к машине. Ласкьяри, внимательно оглядев грязновато-живописную группу, выбрала одного - особенно густо увешанного ожерельями из каких-то зерен и зубов, с перьями во всклокоченной прическе, - и бросила несколько слов на непонятном землянам наречии. Разодетый дикарь ошалело уставился на девушку, потом что-то приказал соплеменникам - и толпа расступилась.

За руль сел Ольшес, и автомобиль осторожно двинулся по узким улицам, заполненным шумными толпами степных людей. Мнимые кочевники расступались перед машиной, грозя кулаками и дротиками сидевшим в ней людям, а иногда и швыряя вслед комья грязи. Но Даниил Петрович не обращал внимания на эти мелкие демарши, пробираясь к выезду из Столицы. Время близилось к полудню, и на площадях уже лежали кучи сухой травы, приготовленные для возжигания праздничных священных костров. Возле этих стожков бродили охраняющие их воины с копьями и дубинами. В переулках и во дворах топтались низкорослые кривоногие лошадки, и вся Столица словно превратилась в огромную конюшню, в которой буйные грязные конюхи затеяли непонятную игру...

...У выезда на загородное шоссе толпились солдаты. Два молодых офицера в идеально пригнанных формах, сияя новенькими погонами и портупеями, при виде консульского автомобиля закричали, замахали руками, - и поперек шоссе встали плотные ряды желтовато-коричневых мундиров. Ольшес остановил машину, оглянулся - Ласкьяри сидела позади. Девушка спросила:

- Откроешь окна?

Ольшес кивнул.

- Пригнитесь, - приказала девушка и добавила, обращаясь к Ольшесу: - А тебе придется рискнуть.

- Нормально, - буркнул Ольшес.

Росинский, Хедден и Корсильяс пригнулись, Ольшес открыл все окна, - и машина двинулась вперед, прямо на стену мундиров. Один из офицеров взмахнул рукой, солдаты вскинули винтовки - но едва лишь раздались первые выстрелы, как Ласкьяри, выбросив руку наружу, нажала спуск - и струя белого огня разметала коричневый барьер.

- Что вы делаете?! - в ужасе закричал Росинский выпрямляясь. Ласкьяри, что вы делаете?!

- Молчите!

Позади всплеснулся вопль, сияющий день наполнился сухим щелканьем стрельбы, - но Ольшес выжал из автомобиля все, на что тот был способен, и земляне стремительно унеслись по шоссе.

- Впереди еще заслон, - заговорила Ласкьяри. - Кроме того, через минуту-другую отец отдаст приказ поднять самолеты. Но вы уйдете. Вы мне говорили, что имеете право погибнуть ради спокойствия других. Так вот, у меня тоже есть такое право. Елисеев умер... а вы уйдете. И запомните, что я вам скажу. Не возвращайтесь к нам. Никогда. Ни через сто лет, ни через двести, слышите? Мы живем во тьме вашего прошлого, вы - во тьме нашего будущего... и мы никогда не станем настолько добры, чтобы общаться с вами. И вы нам не нужны. И мы вам тоже.

- Вы ошибаетесь, Ласкьяри, - тихо сказал Росинский. - Люди всегда нужны друг другу. А ваше зло - преходяще. Поверьте, мы это знаем достаточно хорошо, мы тоже прошли через это. Вы научитесь быть добрыми. Но, может быть, это произойдет не слишком скоро...

- Этого никогда не будет, - отрезала Ласкьяри. - Потому что всегда в океане будут жить дарейты, и всегда будут люди, умеющие говорить с ними... а дарейты несут зло.

- Ты неправа, девочка, - сказал Ольшесь. - В дарейтах нет зла. Но они не спешат, они ждут, когда вы сами это поймете. Они не хотят навязывать вам свое. Со временем вы разберетесь. Я говорил с ними.

- Ты говорил с дарейтами?!

- Да.

Впереди на дороге показался новый отряд - на этот раз усиленный танковым взводом. Росинский потребовал остановить машину, и Ольшес нажал на тормоз.

- Зачем вы остановились? - спросила Ласкьяри.

- Я, видите ли, очень боюсь, что ваш тандем снова решит прорываться со стрельбой, - пояснил Росинский.

- Не поняла.

- Вы, Ласкьяри, и наш дорогой Даниил Петрович что-то слишком слаженно действуете. Мне это не нравится.

- Вы можете предложить другой вариант?

- Нет. Но и стрельба, знаете ли, не выход.

- Это единственный выход, существующий в данный момент, - заверила Росинского девушка. - Иначе вы не доберетесь до корабля.

- Только ценой жизни солдат, которые тут ни при чем?

Танки тем временем выехали на шоссе и двинулись навстречу автомобилю, вспарывая асфальт. Ровное мощное гудение приближалось, и, словно эхо, позади возник гул иных моторов. Ласкьяри обернулась, взглянула на небо.

- Ну вот, - сказала она. - И самолеты тут как тут. Давай вперед! толкнула она Ольшеса кулачком. - Не слушай ты их!

Ольшес глубоко вздохнул и, крикнув: "А ну, пригнись!" - рывком бросил машину вперед. Никто не успел ничего сказать, как Ласкьяри уже выстрелила. Ближайший танк огненным клубком скатился с шоссе и взорвался, второй тоже через секунду охватило пламенем, - а третий затормозил и свернул, ткнувшись в кювет, чтобы пропустить несущийся на него автомобиль. Пехота разбежалась и залегла, и машина промчалась мимо растаявшего заслона, оставив за собой легкий шлейф пыли.

Ласкьяри все время оборачивалась и смотрела в небо, следя за черными силуэтами военных самолетов - они приближались, несмотря на сумасшедшую скорость машины. И наконец девушка сказала:

- Я должна выйти.

...Ольшес будто прирос к рулевому колесу, и его лицо окаменело, высохло, - Даниил Петрович смотрел только вперед, прищурившись, прикусив губы... а остальные трое обернулись назад и не отрывали взглядов от самолетов. И вот... грохнуло, вспыхнуло в небе, и первый из шести самолетов исчез, за ним другой, третий... Вторая тройка описала плавный полукруг и стала удаляться.

А еще через секунду раздался звук, который земляне ни с чем не могли бы спутать - это взорвался бластер.

- Как ты мог... - хрипло прошептал Корсильяс. - Как ты мог дать ей оружие...

Ольшес не ответил

Росинский с усилием отвел глаза от огненного зарева над шоссе и повернулся к Ольшесу.

- Вы... - начал было он... но увидел слезы на лице Даниила Петровича и замолчал.