"Анатолий Знаменский. Осина при дороге " - читать интересную книгу автора

Ответственный смотрел в такие минуты устало и тупо через очки всем
своим широким и как бы безучастным ликом и, причмокнув, острил:
- Ну да. Все атцуры перемерли, но тут есть попугай, который знает, мол,
несколько слов их языка...
- Это еще откуда? - обижался Раковский, лихорадочно вороша память. Все
"Двенадцать стульев" и "Золотого теленка" он знал наизусть, но там этого не
было.
- Не помню, кажется, из Горького... Читать надо, Женя! - устало говорил
ответственный и напоминал для ясности: - С тебя, между прочим, сегодня еще
две информашки.
Раковский презрительно кивал и уходил к себе, в отдел писем, делать
ненужные и ни к чему не обязывающие информации "с переднего края", налегал
на телефон.
Голубеву по роду работы часто приходилось бывать в этом отделе, и
всякий раз начинающий Женька почему-то находил нужным заводить умные
разговоры именно с ним и жаловался именно ему, как опытному журналисту и
притом - человеку новой формации. А то хватал со стола свежие конверты,
выискивал особо поразившие его письма и читал Голубеву, прерывая чтение
энергичными выкриками:
- Нет, вы только вдумайтесь! Выбранные места из переписки с друзьями!
Ночь перед рождеством!
Голубев скуки ради успокаивал и вразумлял первогодка, а тот упрямо
кричал свое, чертыхался и сверкал глазами. Так, собственно, получилось и в
этот раз. Не успел Голубев поздороваться, отдышаться после уличной жары в
прохладе редакционного кабинета, как Женька сунул ему эти листочки,
прихваченные к конверту канцелярской скрепкой.
- Вот, Николай Николаевич, еще одна депеша. Полюбуйтесь!.. У меня от
радости кишки морским узлом завязались!
- Что такое?
- Патология. В чистом виде, - мрачно сопнул Раковский.
- Ну, так уж и патология!
- Именно. Очередной донос на гетмана Мазепу. Или, как сказал
современный поэт: "И от мала до велика - все у нас р-руководят!"
Голубев мельком пробежал письмо (теперь он жалел, что не прочел его со
вниманием, потому что в тот раз не сумел уловить общей, так сказать, идеи, а
натолкнулся лишь на шифер, кукурузу и две-три фамилии) и вернул его Женьке.
- Почему же? - сказал он спокойно, чуть-чуть разыгрывая Женьку. - Здесь
факты. А тебе приходилось ведь иметь дело с совершенно пустыми бумажками, в
которых и при желании ничего не разберешь...
- Надо же в корень смотреть! - закричал Раковский. - Там - форма, а
здесь - содержание! Там просто малограмотность, а здесь мракобесие, трактат
о введении единомыслия в губернии! Как он насчет кукурузы-то, а? Силен,
бр-родяга!
- Ну, так спиши его в архив, только и дела...
- Нельзя. Завотделом требует расследовать, - грустно сказал
Раковский. - Тут, говорит, нравственный облик затронут... И вот придется мне
все-таки ехать в этот богоспасаемый хуторок... В этот Веселый-второй,
лицезреть уважаемого корреспондента.
- В какой, говоришь, хутор? - оживился Голубев и потянулся к письму. И
согласился взять на себя Женькину заботу, тем более, что у него были