"Эмиль Золя. Мечта" - читать интересную книгу автора

часовен и выводила к главному фасаду, на Монастырскую площадь. Прошли две
прихожанки и удивленно поглядели на маленькую нищенку, никогда доселе не
виданную ими в Бомоне. Снег все падал, так же медленно и упорно. Казалось, с
бледным дневным светом холод только усилился, белый саван одел весь город, и
под его глухим и плотным покровом слышались лишь отдаленные звуки голосов.
Но вдруг девочка увидела прямо перед собой Гюбертину, вышедшую за
хлебом - у нее не было прислуги, - и, дичась, стыдясь своей заброшенности
как проступка, отодвинулась еще дальше за колонну.
- Что ты здесь делаешь, крошка? Откуда ты?
Девочка не ответила и закрыла лицо. А между тем она уже не чувствовала
своего тела, руки и ноги стали как чужие, и, казалось, самое сердце
остановилось и превратилось в ледяшку. Когда добрая женщина со скрытой
жалостью отвернулась от нее, девочка, вконец ослабев, упала на колени,
бессильно соскользнула в снег, и белые хлопья неслышно покрыли ее могильным
саваном. Возвращаясь с еще горячим хлебом, женщина увидела ее на снегу и
снова подошла к ней.
- Послушай, детка, тебе нельзя оставаться здесь, под дверью.
Тогда Гюбер, который тоже вышел и стоял на пороге дома, взял у жены
хлеб и сказал:
- Возьми-ка ее, принеси!
Не говоря ни слова, Гюбертина взяла девочку на руки. Та не шевелилась,
больше не сопротивлялась, ее уносили, как вещь, а она, стиснув зубы и закрыв
глаза, совсем холодная и легонькая, точно выпавший из гнезда птенчик,
неподвижно лежала на сильных руках.
Когда все вошли в дом, Гюбер закрыл дверь, а Гюбертина со своей ношей
на руках прошла через комнату, выходившую на улицу и служившую гостиной. В
большом квадратном окне было выставлено несколько вышитых штук материи.
Потом она вошла в кухню, некогда служившую общей залой, сохранившуюся почти
в полной неприкосновенности, с ее балками, выступающими на потолке, с
плиточным полом, починенным в двадцати местах, и огромным камином с каменной
облицовкой. На полках была расставлена кухонная утварь: горшки, кастрюли,
миски вековой, а то и двухвековой давности, и тут же старинная глиняная
посуда, старый фаянс, старые оловянные тарелки. Но в самом камине, во всю
ширину очага, стояла настоящая современная плита, большая чугунная плита со
сверкающими медными украшениями. Плита была раскалена докрасна, слышно было,
как в чайнике кипела вода. А на краю плиты стояла кастрюля, полная горячего
кофе с молоком.
- Черт возьми! Здесь, пожалуй, лучше, чем на улице, - сказал Гюбер,
кладя хлеб на тяжелый стол времен Людовика XIII, занимавший середину
комнаты. - Посади бедняжку возле печки, пусть отогреется.
Гюбертина уже усадила девочку, и пока та приходила в себя, супруги
принялись разглядывать ее. Снег таял на ее одежде и стекал вниз тяжелыми
каплями. Сквозь дыры огромных мужских башмаков виднелись ее помертвевшие
ножки, а под тонким платьем вырисовывалось окоченелое тельце - жалкое
тельце, говорившее о горе, о нищете. Вдруг девочку начал бить озноб, она
открыла растерянные глаза и метнулась, как зверек, очутившийся в ловушке.
Она втянула голову в плечи, стараясь спрятать лицо в тряпье, окутывавшее ее
шею и подбородок. Супруги подумали было, что у нее повреждена правая рука:
она все время держала ее неподвижно, крепко прижав к груди.
- Не бойся, мы тебе ничего плохого не сделаем... Откуда ты? Кто ты?