"Эмиль Золя. Разгром" - читать интересную книгу автора

любезностью полковника де Винейля, потому что полковник приходился дядей
молоденькой жене Делагерша, красивой вдове, которая вышла за фабриканта год
тому назад и с детских лет была знакома Морису и Генриетте, живя по
соседству с ними. К тому же, кроме полковника, Морис встретил здесь в лице
своего ротного командира, капитана Бодуэна, знакомого Жильберты, молодой
г-жи Делагерш, по слухам, ее близкого друга в те годы, когда она была
замужем за старшим лесничим Мажино в Мезьере.
- Крепко поцелуйте за меня Генриетту! - повторял, обращаясь к Вейсу,
Морис, страстно любивший сестру. - Скажите ей, что она будет довольна мной,
я хочу, чтобы она могла мной гордиться.
При воспоминании о былых безумствах у него показались на глазах слезы.
Вейс, тоже взволнованный, перебил его, обратившись к артиллеристу Оноре
Фушару:
- Как только приеду в Ремильи, зайду к вашему отцу и скажу, что видел
вас и что вы здоровы.
Отец Фушара, крестьянин, владелец небольших участков земли и торговец
мясом, был братом матери. Генриетты и Мориса. Он жил в Ремильи, на холме, в
шести километрах от Седана.
- Ладно! - спокойно ответил Оноре Фушар. - Отцу на меня наплевать, ну,
да все равно, зайдите к нему, если это доставит вам удовольствие.
В эту минуту у фермы произошло движение: оттуда свободно вышел, под
надзором только одного офицера, бродяга, заподозренный в шпионаже. Наверно,
он показал свои документы, рассказал какую-нибудь басню, и его просто решили
выгнать из лагеря. На таком расстоянии, да еще в сумерках, трудно было
разглядеть этого огромного, плечистого, рыжеватого детину.
Но Морис воскликнул:
- Оноре! Погляди-ка!.. Да это как будто пруссак, помнишь? Голиаф!
Услышав это имя, артиллерист вздрогнул. У него сверкнули глаза: Голиаф
Штейнберг, батрак с фермы, человек, поссоривший его с отцом, отнявший у него
Сильвину! Вспомнилась вся эта мерзкая история, вся гнусность и подлость, от
которой он до сих пор страдал! Он бы побежал за ним, задушил бы его! Но этот
человек был уже за пирамидами ружей, уходил, исчезал в темноте.
- Как, Голиаф! - пробормотал он. - Да не может быть! Он там, со
своими... Но если я когда-нибудь его встречу!..
Он угрожающе показал на горизонт, объятый мраком, на весь этот
лиловатый восток, который был для него Пруссией.
Все замолчали; опять заиграли зорю, но где-то далеко; она нежно
замирала на другом конце лагеря, среди уже неясных очертаний.
- Черт подери! - воскликнул Оноре. - Мне попадет, если не поспею на
перекличку... Добрый вечер! Прощайте, ребята!
Он в последний раз пожал обе руки Вейсу и большими шагами пошел к
холмику, где расположился артиллерийский резерв; больше он ни слова не
сказал об отце и не просил ничего передать Сильвине, хотя ее имя готово было
сорваться у него с языка.
Прошло еще несколько минут, и слева, там, где стояла вторая бригада,
заиграл рожок. Ближе отозвался другой. Потом, далеко-далеко, третий. Все
ближе, ближе, они заиграли все вместе, и ротный горнист Год тоже разразился
целым залпом звонких нот. Это был рослый, худой, болезненный парень,
лишенный всякой растительности на подбородке, всегда молчаливый. Он неистово
дул в рожок.