"Игорь А.Зотиков. Я искал не птицу киви " - читать интересную книгу автора

американский научно-исследовательский санно-тракторный поезд. И вот теперь
пришла пора забрать домой усталый экипаж, бросив машины и оборудование до
следующей антарктической весны. Обычно поход завершался на какой-либо
внутриконтинентальной или береговой станции с аэродромом. В этот раз поезд
шёл только вперёд.
Мы с Крери внимательно следили за новостями из похода. Берт - потому,
что он был его идейным вдохновителем, я - потому, что часть маршрута этого
похода проходила по местам, где несколько лет назад я проводил наблюдения в
скважинах глубиной сорок метров и потом опубликовал об этом статью. И вот
сейчас, в этом походе, сам знаменитый доктор Камерун собирался повторить,
уже повторил эти наблюдения. Но телеграммы из похода были лаконичны: "Все
наблюдения, предусмотренные программой на точке, выполнены. Начинаем
движение снова. Происшествий нет. Больных нет". Таков был основной их смысл,
и я в глубине души дрожал, представляя, что будет, если температуры, которые
намеряет в своих скважинах Ричард Камерун, окажутся отличными от того, что
мной уже опубликовано.
Мы уже были на аэродроме с десятками канистр, наполненных жидкостью для
самолётной гидравлики. Почему-то лётчики запросили весь запас станции. Когда
самолёт сел, вся полоса была красной от лившейся из каких-то лопнувших
трубок похожей на кровь жидкости. Весь самолёт был также залит ею. Я думал,
что на таком самолёте уже нельзя летать. Но лётчики думали иначе. "Скорее,
скорее! - махали они пассажирам. - Сейчас дольём жидкость, починим систему и
взлетим".
Так мы с Бертом - честно говоря, без особого желания - оказались внутри
самолёта. На скамьях вдоль бортов сидели люди в ободранной, темно-серой от
грязи, машинного масла и копоти амуниции. Даже вата, вылезавшая там и сям из
когда-то ярко-красных парок, была такого же цвета. Такого же цвета были и
лица - как у шахтёров, только что поднявшихся из шахты. Я начал думать,
который же из этих измождённых, как бы одичавших людей - мой Камерун, но не
смог его себе выбрать.
Лётчики лили куда-то канистру за канистрой, и скоро красный столбик
жидкости в водомерном стекле большого, похожего на баллон бака оказался в
самом верху. Мы взлетели. Прошёл час. Всем в салоне было видно, как
медленно, но неуклонно уменьшается красный столбик в водомерном стекле.
Сначала к стеклу подошёл парень с наушниками и микрофоном на длинном
проводе, который выливал канистры. Он посмотрел на уровень жидкости,
постучал по стеклу, снова посмотрел, вытащил фломастер и, отметив уровень
жирной чертой на оправе стекла, сказал что-то длинное в микрофон. Через
некоторое время он вернулся и снова стал стучать по стеклу. Но всем в салоне
и без того было видно, как сильно ушёл вниз уровень. Парень снова долго
что-то говорил в микрофон, и из кабины пришёл лётчик-испытатель. Он тоже
постучал по стеклу и дал команду. По жестам, сопровождавшим её, было ясно:
"Доливайте жидкость в бак, что ждёте?" Всем салоном мы наблюдали, как
лётчики перерывали груз в поисках канистр с жидкостью, и вскоре стало ясно
вот что: испытатель сказал о канистрах пилотам, пилоты - бортинженеру,
бортинженер - парню с наушниками матросу салона, а матрос понял,
по-видимому, что надо лишь долить жидкость в бак, и оставил остальные
канистры на земле.
Когда мы подлетали к Мак-Мёрдо, уровень жидкости уже ушёл за пределы
стекла и мы только гадали, что будет дальше. Каждый из нас, пассажиров, ушёл