"Борис Зотов. По следам золотого идола (Приключенческая повесть) " - читать интересную книгу автора

гонщиков-стеновиков - на Западе, естественно. Что-то на рубеже двадцатого и
двадцать первого веков. Я сам выдумал эти гонки.
- Представляете? - с жаром подхватил Яковенко. - Гонки в туннелях,
вдоль бетонных стен. Самописец чертит кривую расстояний от борта машины.
Кто ближе провел свой гоночный кар, тот победил! Р-р-р, скорость огромная,
до стены - миллиметры, нет, уже микроны! Но стоит сделать одно-единственное
неверное движение - от трения на такой скорости металл вспыхивает, как
бумага, и каюк! Вот жизнь!
- Любопытно, - еще раз повторил Андрей, - я не смею советовать, я не
специалист, но раз уж пишется, то лучше, на мой взгляд, писать о том, что
ты хорошо знаешь, о людях, которые тебя окружают, о себе самом, о своих
мыслях и чувствах. Что тебе дался этот Запад?
- Верно, Базилъ, - пропела Инга, широко раскрыв глаза, - ну что ты
знаешь об иностранцах? Тут все надо выдумывать или пересказывать давно
известное. Правда, кто-то из великих писателей сказал, что все сюжеты дает
жизнь, но все-таки... Напиши вот о нас, опиши хотя бы нашу поездку.
- Нет, всю эпопею с золотым идолом! В общем, будь нашим
Нестором-летописцем, - поддержал Вершинину Митяй.
Разговор, к счастью, переключился на ставшую всем нам близкой тему: на
древнерусскую историю, на идола, и весь остаток вечера говорили только о
нем. Особенно старался Липский Митя. Есть у него привычка: понравившуюся
фразу или строчку повторять без конца, на все лады. На этот раз он весь
вечер смаковал стихотворную строфу, кажется, из Блока: "И тяжким золотом
кумирен моя душа убелена!" Очки его победоносно сверкали. Он так надоел
всем этой кумирней, что в конце концов Инга скривила губы:
- Ну, послушай, Димитрий...
За толстыми, чуть припорошенными дорожной пылью стеклами уже синела
ночь, когда я забрался на верхнюю полку. Отделанная пластиком перегородка
успокоительно гудела рядом, вагон слегка потряхивало, и я провалился в сон.
Но что это был за сон!
События последних дней, новые знания и впечатления настолько взвинтили
мое воображение, что все, мне приснившееся, казалось чистейшей реальностью.
Это было сном-грезой, фантазией, наконец, просто каким-то ясновидением. С
фотографической отчетливостью я увидел узкую лесную дорогу, почти тропу,
вьющуюся под плотно сомкнутыми кронами вековых деревьев. Полная тишина.
Внезапно дорога кончается. Пустынные берега озера, зеркально-неподвижная
вода, большой остров. Остров опоясан высоким и крутым земляным валом,
поросшим зеленью трав и яркими дикими цветами. По вершине вала проходит
дубовый зубчатый частокол, из-за которого виднеется верхняя часть второго
кольцевого вала. Дальше - третий, и последний, внутренний вал, тоже с
частоколом. Эту внушительную пирамиду венчает двускатная островерхая крыша
главного храма-обетища, украшенная по бокам оленьими и турьими рогами.
Вверх тянется столб голубого дыма, сверкает белизной, блестит на солнце
длинная шеренга черепов жертвенных быков, насаженных на шесты.
На утлом, выдолбленном из цельного дубового ствола, челноке медленно
скольжу по неподвижной воде, прохожу через трое богато украшенных травяным
орнаментом ворот в заградительных валах и, наконец, вступаю под своды
кумирни. Вот она, золотая богиня! Ее руки распростерты вверх, как бы
обнимая столб дыма жертвенного костра, а справа и слева стоят, блистая
глазами-самоцветами, резные деревянные, ярко раскрашенные кони тонкой