"Михаил Зуев-Ордынец. Последний год (историко-приключенческий роман) " - читать интересную книгу автора

зимних ветров и буранов. Тесно друг к другу стояли бараборы - зимние жилища
индейцев из мелких бревен и жердей, вбитых стоймя в землю. Их двухскатные
крыши, совсем как на русских избах, были покрыты корою и дерном. Окон в
бараборах не было, только в потолке имелась дыра для дыма, а вместо дверей
висели медвежьи и волчьи шкуры. Вместе с собаками по стойбищу бродили
прирученные песцы.
А рядом с бараборами стоял второй лес высоких, выше крыши, деревянных
столбов-тотемов. Искусная тончайшая резьба тотема рассказывала всю жизнь
индейца. Животные, люди, гирлянды оружия и даже предметы домашнего обихода,
пестро и сочно раскрашенные, были неожиданной радостью для глаза, как яркие
цветы, распустившиеся в хмуром зимнем лесу под низким серым небом. Тотем не
только гордость отдельного индейца, это гордость всего племени, летопись его
подвигов на тропе войны и охоты. Недаром слово "тотем" означает: "мой род".
У дверей бараборы Красного Облака стоял самый высокий столб-тотем. На
верхушке его Великий Ворон таращил багровые глаза. Это был тотем не только
вождя, но и всего народа. Вслед за Красным Облаком Андрей шагнул в барабору,
в густой, щипавший глаза дым. Стены и потолок жирно блестели от сажи. За
жерди были заткнуты копья, луки и топоры, а на сучьях бревен висела одежда,
куски мяса и связки вяленой рыбы. Горько пахло застарелой копотью, кисло
воняло дубленой кожей и несло тухлятиной от плохо провяленной рыбы. Темная,
неуютная, смрадная жизнь.
Вождь сел на низкие; устланные шкурами нары и молча указал русскому
место рядом с собой. Андрей сел по-индейски, поджав под себя согнутые
калачиком ноги и выставив ступни. Тотчас жены Красного Облака, их было три,
начали подавать еду: толкушу из рыбы и морошки, копченую оленину и лакомое
блюдо - жареные хвосты бобров. Подав еду, жены отошли и сели на пол, спиной
к нарам. Неприлично женщине смотреть в рот насыщающегося мужчины. Оленья
ветчина и жареные бобровые хвосты были очень вкусными, и Андрей подумал что
от них не отказались бы и в Петербурге, в ресторане Излера. Пустые посудины
тотчас женщины убрали, ни разу не обернувшись. Непонятно было, как они
узнали, что обед мужчин кончен. Тогда Андрей высыпал на нары горстку
сухарей, зная, что чай и сухари - любимое лакомство индейцев.
- Это сухани, еда касяков? - с любопытством посмотрел вождь на
сухари. - Мой отец рассказывал мне о сухани. Он ел их. Я не ел.
Андрей взял пригоршню сухарей и молча протянул вождю.
- Мне не надо, - мягко отстранил индеец руку русского. - Я возьму один.
Пусть мой сынок попробует еду касяков.
Он крикнул что-то женам и перебросил им сухарь. Послышались удивленные,
радостные голоса женщин, потом сопение сосущего сухарь ребенка. Индеец молча
послушал эти уютные домашние звуки, и в умных, строгих глазах его появилось
что-то простодушное, почти детское, это смягчило их суровую властность.
Потом одна из жен Красного Облака поставила на нары зажженный жирник -
каменную плошку, налитую расплавленным жиром. Мужчины закурили из кисета
Андрея, и запах русской махорки смешался с первобытными запахами бараборы.
Красное Облако глубоко затянулся пахучим дымом прошки и начал медленно
выпускать его сквозь сжатые губы, наслаждаясь и смакуя. Видимо, ему здорово
надоел пресный индейский кепик-кепик. [Кепик-кепик - индейский суррогат
табака из коры красной ивы.]
- Ттынехи любят собираться зимними ночами вокруг костра или жирника и
слушать сказания стариков, - начал Красное Облако ровным, спокойным голосом,