"Михаил Зуев-Ордынец. Последний год (историко-приключенческий роман) " - читать интересную книгу автора

подчинялись редуту, более крупному русскому населенному пункту на Аляске. То
же, что и форт в Канаде и на севере США. Вначале редуты имели оборонное
значение.] или на редут. Не однажды говорил он себе во время долгих
бродяжеств по лесам и равнинам Русской Америки: "Стой! Довольно! Поверни
обратно, к местам населенным!" Он останавливал собак, разжигал костер и,
завернувшись в меховые одеяла, засыпал с твердым решением утром повернуть
обратно. А утром в душе его снова начинал нашептывать коварный голос:
"Впереди неизведанные дали, никому не известные реки, озера и горные хребты!
Если ты смел, иди и разгадай их тайну!" И снова охваченный неуемной тягой к
новым, все новым местам, к новым открытиям, он нетерпеливо, кнутом, поднимал
визжавших измученных собак и гнал их вперед, опять вперед, к новым
горизонтам, к землям неоткрытым, неизвестным, где не бывал еще ни один
русский. В этой опасной игре не было даже погони за славой первооткрывателя,
не говоря уже о чувствах низких, корыстных, нет, в этом беге в неизвестность
было для него острое наслаждение опасности и риска. А еще были мысли и
чувства высокие, благородные о возвеличении и славе отечества. Пусть
поверхностны, несовершенны и неполны его открытия и исследования, но по его
тропе пройдут другие и соберут богатую жатву во славу России. Только любовь
к родине и согревала его душу, разучившуюся надеяться и верить. Так
случилось и на этот раз. И на этот раз он шел только вперед, ни разу не
оглянувшись на проложенную лыжню. Зачем оглядываться на пройденное,
изведанное, когда впереди волнующая неизвестность, новые, задернутые
таинственной дымкой горизонты! Буран ослепил, закружил, запутал его в
безлюдных ущельях и распадках. Боясь, что снег завалит перевалы и запрет его
надолго, до весны, в горах, он ринулся очертя голову вниз, на равнину. Где
же он теперь? Куда ему идти? Повернуть опять в горы или идти берегами этой
неведомой реки?
Он влез на нарту, нагруженную мехами, и встал, оглядываясь. Молчан с
беспокойством следил за непонятными действиями хозяина. Небо на востоке уже
розовело, и след нарты был виден ясно. Счастливо минуя обрывистый овраг,
нарта спустилась в долинку, заросшую кустарником и уродливыми полярными
березками. В редком и низком этом березняке темнело охотничье зимовье -
наполовину землянка, наполовину шалаш из тонких жердей, крытый берестой и
проконопаченный оленьим мохом. Такие строят и русские зверовщики, и кочевые
индейцы. Кто же его хозяин - друг или враг?
Синеглазый человек слез с нарты и подошел ближе к зимовью, прихватив
ружье. Прячась в березняке, осторожно выглянул, внимательно, неторопливо
разглядывая строение.
- Не знаю я этой зимовки, - покачал он головой. - Не встречалась мне
нигде такая.
По-прежнему прячась в березняке, он сделал вокруг зимовья большой круг,
потом начал уменьшать круги, спиральными завитками приближаясь к внушавшему
опасения строению. Он разглядывал снег, "читая" на нем следы, и невольно
вспомнил при этом стихи любимого поэта:

Нет! Это труд несовершимый!
Природы книга не по нас:
Ее листы необозримы
И мелок шрифт для наших глаз... [Стихотворение Д. В. Веневитинова,
1805-1927 гг.]