"Андрей Звонков. Закон сохранения " - читать интересную книгу автора

в прошлых временах. Сейчас пришел к психиатру. Благо, есть однокашник, с
которым можно посоветоваться, и он не поставит тебя на учет и не отправит
в дурдом...
а насчет вины... не знаю. Мне как-то некогда и неохота было думать. Да
и какое отношение к моим школьным проблемам имеют страдающие сейчас люди?
И почему я раньше имел этот защитный барьер, который, кстати, и ты имеешь,
а теперь у меня его нет.
Кабанов, вспомнил эту беседу у психиатра, когда они вышли из шоковой
палаты.
Психиатр Сашка Ермаков, с которым они заканчивали институт, толковый
парень. И, слава Богу, не трепло. Не хватало еще что б в больнице слухи
пошли о болезни доктора Наф-Нафа.
Ему тогда, после сеанса психоанализа, на некоторое время и в самом деле
стало полегче. А в голове засела когда-то, кем-то брошенная фраза "не
согрешишь, не покаешься". Но никак она не связывалась с кабановской
сверхчувствительностью.
Хотя, как будто, после беседы, что-то ослабло в душевных струнах
Кабанова и чувствительность эта немного притупилась,он стал "держать удар"
но только лишь на несколько часов. Мысль же, о собственной вине, возникшая
еще во время беседы, продолжала точить. Психиатр оказался прав, все
началось после этого вечера встреч. Вот до двадцатого февраля он один, а
после - другой. Ну точно, он двадцать первого дежурил и привезли девушку
из аварии. Он принял ее, заинтубировал, и полез с лапароскопом в живот,
там было месиво. Вот тогда он впервые ощутил ужас умирания... Когда про
диагностическому дренажу из живота пошла розовая жидкость вместо крови...
Точно - двадцать первого. Он объяснял себе, что все равно ничего не мог
поделать... Разрывы внутренних органов, массивное кровотечение... "Травма
- не совместимая с жизнью" Он же не Бог.
Просто доктор. Пусть неплохой, но чудес делать не умеет. Легче не
становилось. И все повторялось. С каждым больным все острее и страшнее. Он
уже старался спасти больного, не только исполняя свой долг врача, но и
чтобы в очередной раз не пережить муки умирания, несовместимости с жизнью.
Как же это больно и страшно. И как же легко потом... на мгновение. Отчего
страшно? Было что-то неосознанное.
Отчего страшно? Ведь все мы смертны. Все. Так чего бояться? Чего боится
тот зэк-инфарктник, что лежит сейчас в шоковой палате? Почему он боится
даже поверить в инфаркт и все пытается убедить Кабанова в остеохондрозе?
Потому что, признав факт и неизбежность своей скорой смерти, он должен
признать и свою неготовность к ней. Вот что.
Наступил вечер. Несколько больных они перевели из блока интенсивной
терапии в отделение, двоих привезла скорая. Никто не умер, день катился к
завершению. Один интерн ушел домой, другой остался дежурить в отделении и
пошел на вечерний обход по палатам, давление померить у больных, дневнички
записать в истории.
Доктор Наф-Наф, Виталий Васильевич Кабанов лежал на диванчике и смотрел
на монитор по которому суетилась кардиограмма зэка. Вот зэк заворочался и
кривая пошла сполохами, мышечная наводка, вот улегся на боку и кривая
опять стала чистой и четкой. Зубцы рисовали инфаркт, зубец "пе" гулял по
линии как хотел, в своем ритме... предсердия сокращались отдельно от
желудочков, левый желудочек, качал кровь еле-еле, правый справлялся